Время в стране Кокань

Историческая наука говорит о конфликте истории и памяти, о перезагрузке представлений и о проблеме восприятия истории в целом. В философии присутствуют различные вариации на тему «конца истории», в массовом сознании ширятся увлечения идеями от конца света до наступлении новой эры, которая породит новую «породу» людей. Это актуализирует обращение к переживанию исторического времени в различные эпохи — ведь на фоне других времён собственное предстаёт под новым углом зрения.
В этом контексте нам показалось любопытным обращение к такому феномену, как «прерывание времени» в средневековом сознании, даже конкретнее — в средневековом народном сознании. Парадокс заключается в том, что мы привыкли воспринимать средневековое время исключительно линейным. Вместе с тем средневековые источники дают нам многочисленные примеры «выпадения» из исторического времени.
Принято считать, что средневековое понимание исторического времени является детищем Блаженного Августина. И действительно, доля истины в этом есть: именно он, в конце-концов, и предложил идею «линейного» времени, т.е. времени, которое имеет начало и конец. Эту же концепцию он применил и к историческому процессу. В итоге, мы получили такую себе схему бытия: Сотворение мира — Человеческие жизни — Страшный суд, т.е. конец света. Эта схема восходит к Откровению Иоанна.
Однако, как оказалось, такая схема не является безусловной и единственной для средневекового сознания. Речь идет о прерывании этой схемы. Под прерыванием имеется ввиду желание выйти «За» пределы времени, не в его начало, не в конец, а именно за пределы. В данном контексте мы не анализируем представления о конце света, составлявшие основу исторического чувства средних веков, а ищем именно варианты прерывания времени, выпадения за его пределы в пространство без событий. Анализируя источники по истории западноевропейского средневековья, мы находим множество вариантов прерывания истории, как в фольклоре, так и в различных социальных движениях.
Для начала рассмотрим пример из фольклора. И в качестве примера возьмем средневековую поэму «Страна Кокань». «Страна Кокань» была записана, как принято считать, в ХII веке. Поэма рисует нам некую страну, некое пространство, в котором текут молочные реки с кисельными берегами, гуси летают уже жаренными, а на деревьях растут пироги. Здесь за труд наказывают, а за безделье платят зарплату.^* В контексте нашей темы важно то, что это пространство без событий. Событиям здесь не место, а именно события составляют ткань истории. Специфику этого пространства можно ясно почувствовать, сравнив Кокань с новоевропейскими утопиями. Ключевым словом для определения волшебной страны является слово наоборот. В отличие от классических утопий, Кокань — это не построение нового идеального мира, это попытка вывернуть наизнанку существующий, прервав тем самым историческую связность, прервать обыденность. Важно и то, что в этом мире находятся люди с точно таким же сознанием, как и у нас. Они — это мы, только попавшие в страну Кокань, т.е. преодолевшие этот самый предел. Очень важно то, что Кокань, в отличие от классических утопий, — это не построение нового мира, потому что сам процесс построения идеального мира его жителями — это уже событие и именно поэтому там историческое время все же присутствует, пусть искаженное, пусть замедленное, но присутствует. В Кокани же события отсутствуют даже в таком варианте.
Далее мы рассмотрим варианты прерывания исторического времени в социальных движениях. В первую очередь, они связаны с таким явлением, как милленаризм. Милленаризм — это ожидание тысячелетнего царства Христа, которое будет существовать между Вторым Пришествием и Страшным судом. Согласно Откровению Иоанна Богослова Тысячалетнее царство предшествует Страшному Суду и подразумевает под собой период полного спокойствия, блаженства и духовности. Это мир живых людей, в котором не происходит событий. Яркие вспышки милленаристских ожиданий пронизывают всё средневековье. Это мог быть и «пассивный» милленаризм — напряженное ожидание второго пришествия, как в суперпопулярной концепции Иоахима Флорского (XII-XIII в). Были и «активные» — так называемые апостольские движения XIII в., Мюнстерская коммуна XVI в. В контексте нашей темы важно, что это были движения, охватывающие массы народа, зачастую необразованного. Готовность следовать за проповедниками прерывания истории этого грешного мира говорит об укоренённости в головах средневековых людей представлений о возможности оборвать историческое время, выскочить за его пределы.
Очень важен именно тот факт, что Тысячелетнее Царство до Страшного Суда, потому что в этом случае само Тысячелетнее царство как бы находится на этом отрезке от Сотворения мира до Страшного Суда, а значит входит в эту схему бытия теоретически, но практически выпадает из нее по смыслу и по сути. Именно это и отличает концепцию милленаризма, как в прочем и Кокани, от понятия «вечности», т.к. «вечность» — это нечто самостоятельное, не включенное ни во что и события там отсутствуют по сути. А Кокань и милленаризм всего лишь являются примерами выхода за предел, т.е. находясь на отрезке времени, они, в то же время, по своей сути не подразумевают наличие исторического времени в внутри самих себя.
В связи с этим, можно предположить, что идея «предела» не принадлежит только пространству интеллектуалов, а является базовой характеристикой средневекового сознания в целом. Средневековое восприятие исторического времени парадоксально: с одной стороны оно жестко-линейно, с другой — «дыряво». Здесь мы бы хотели назвать это именно «дырявостью», а не «зернистостью».^** Дело в том, что и Кокань, и милленаризм представляют собой именно народное сознание. И здесь можно говорить о некой народной рефлексии тех идей, которые в интеллектуальной среде привели к появлению идей «зернистости». Самое главное отличие «дырявости» от «зернистости» состоит в том, что, как правило, под «зернистостью» понимается размыкание времени в вечность (чаще всего это случается с приходом Мессии), а «дырявость» предполагает возможность (или вероятность) возвращения в историческое время.