Сотворение Евы

В апокрифах о творении женщины рассказано довольно мало. В книге Эноха Господь говорит:

Анонимный автор второй книги Эноха возводит этимологию слова Ева к слову «мать», чтобы объяснить её основную функцию в повествовании, хотя на самом деле, как мы говорили, в Библии имя Евы скорее связано со словом «жизнь»: haim — ohhj «жизнь», и hawa – vuj «Ева». Видимо, автор опирается в своей этимологии на библейское предложение:

Только акцент в этой фразе переносится во второй книге Эноха на слово «мать» вместо слова «живущих». (Вспомним, что так же объяснял имя первой женщины Иосиф Флавий, живший, быть может, одновременно с создателем оригинала второй книги Эноха).
Именно на иврите возможно составить слово мать из букв имени Адама: em — ot — мать, adam — ost, Адам. Кроме того, имя Адама на иврите однокоренное слову земля — ’adamah — vnst, а это объясняет, что значит:

и взял последнее слово его и нарёк ей имя мати, сиречь Ева. Адам — Мати — Землен и жизнь же…

Адам связан со словом земля, а Ева — со словами мать и жизнь (потому что она мать всего живого, как написано в Библии). «Последнее слово» можно понимать как букву. В русском языке тоже первые буквы слова мать и последние букв слова Адам одинаковы.
В остальных славянских апокрифах подробностей сотворения Евы еще меньше, разве что в разных поздних рукописях таких апокрифов как «о Тивериадском море» и «Сказание как сотворил Бог Адама», говорится, что Бог вылепил Еву из левого или из правого ребра Адама. Как мы помним, в таргуме Псевдо Ионатана тоже говорилось, что женщина создана именно из правого ребра .В славянском фольклоре рассказов о творении Евы гораздо больше, чем в апокрифах. Не раз встречаются в различных фольклорных источниках упоминания о создании Евы из левого или правого ребра. А о происхождении имени Евы существует такой забавный этимологический рассказ: Адам лег спать, просыпается, а рядом лежит женщина. Он и говорит:

Характерно, что часто Адама и Еву называют «Адам и Дева» (или «Иван и Ева»). Та же участь постигает в славянском фольклоре и других парных персонажей. В результате появляются такие имена, как: Кавель и Авель, Каин и Аин, Хрол и Лавёр, и др. Пётр и Павел, Козьма и Домиан и вовсе слились в сознании некоторых носителей традиции в имя одного человека — Пертопавел и Козьмодемьян. Это — естественный для фольклорного текста процесс трансформации незнакомых имён. В случае с Адамом и Девой такая трансформация даже яснее, поскольку она отражает традиционную христианскую соотнесенность образов Евы и Марии. Только, в отличие от книжных источников, где Ева и Мария, как Адам и Христос сопоставляются по каким-то определенным качествам , при номинации «Адам и Дева» они просто отождествляются. В болгарском фольклоре есть даже такой вариант рассказа о творении Адама и Евы:

Фигура Евы просто-напросто замещается Девой Марией. И данное отождествление наводит на мысль уже не о циклизации сюжета, а, скорее, о его наращивании, тавтологии и кумуляции нарратива. Подробнее мы затронем эту проблему соотнесенности образов Адама и Христа, а также Евы и Богородицы в следующем разделе данной главы.
Знакомы славянскому фольклору и сюжеты, перекликающиеся с аналогичными еврейскими легендами. Так сюжет о том, что Еву творили не один раз, зафиксирован в нескольких местах. На Украине известна легенда о том, что первая Ева была создана из теста, но её съела собака, по другой версии, первая Ева была из цветов, но она не понравилась Адаму, потому что была не такая, как он сам. И тогда он попросил Бога сделать ему новую жену. Бог сделал ему жену из ребра, а женщину из цветов взял на небо и сделал ее матерью своего сына. Сходство с еврейскими рассказами очевидно. Но, если в раввинистических текстах мотив о неудачном творении первой Евы встречается как интерпретация библейской фразы, то в славянских текстах — это отдельный, самостоятельный сюжет, который, кстати, тоже весьма характерен для разных архаических мифологических систем. (См. скандинавские мифы об Одине, шумерские об Энки и Нинмах и др. ). Здесь намечается и первый элемент циклизации библейского сюжета об Адаме — его первая жена берется на небо, чтобы стать матерью сына Бога, Христа, нового Адама.
Еще одна удивительная параллель между еврейской и славянской традицией — это рассказ о том, что Ева была сотворена из хвоста Адама. Согласно белорусской легенде, Бог создал Адама с хвостом, но чтобы отделить его от животного мира, отрезал этот хвост и сделал из него женщину:

Буог як створыўАдама, то створиў его з хвастом; посля Буог апамятаўся, што кепско гэтак каб ўсе – и жывіна, і людзі былі з хвастамі, так навярнуў на Адама сон і адрезаў ему хвуост і палажыў кала его і зрабіласе с таго хваста жуонка Ева…

В болгарском фольклоре можно найти похожий мотив о творении женщины из хвоста чёрта. Тот же сюжет известен и на Украине. Есть даже несколько рассказов о том, что женщину творят из хвоста собаки.
И снова мы видим, что если в раввинистических текстах этот сюжет про хвост возникает при попытке проинтерпретировать разные значения слова gkm, встречающегося в Библии, то в славянском фольклоре он бытует как самостоятельный сюжет.
В славянском фольклоре зафиксировано несколько сюжетов, в которых Адам и Ева оказываются сотворенными одновременно. Так, С.М. Толстая публикует фрагмент из рукописи болгарской собирательницы Ф. Бадалановой, где говорится о том, что и мужчина, и женщина были созданы Богом из земли (грязи). В гомельской области рассказывают, что долгое время Адам и Ева были одной плотью, так как тела их были соединены некой кишкой (хвостом), но дьявол соблазнил женщину и оторвал её от мужчины, которому и досталась «кишка» а у женщины образовалась дырка. Поэтому мужчин и женщин тянет друг к другу. Такие соединенные друг с другом женщина и мужчина слегка напоминают уже знакомый нам сюжет о первых людях андрогинах.
Еще одно косвенное свидетельство знакомства с подобным сюжетом встретилось мне в этнолингвистической экспедиции РГГУ в Каргопольский район Архангельской области. Мы записали такой рассказ об Адаме и Еве:

Оставив пока в стороне эпизод грехопадения, отметим, что эти «одинаковые» мужчина и женщина ведь тоже своего рода «андрогины». Хотя конечно, говорить об очевидных параллелях тут сложно.
Итак, можно отметить, что некоторое сходство основных еврейских и славянских мотивов творения Евы (неоднократность ее творения, создание женщины из хвоста, первоначальная нерасчлененность мужчины и женщины) существует. Не вдаваясь сейчас в причины подобного явления, отметим здесь лишь, что в еврейской литературе эти мотивы обладают иллюстративным характером и применяются во время доказательств теологических концепций, в славянской же традиции они существуют совершенно самостоятельно, как элемент этиологической или антропогонической легенды.

В апокрифах и квази-канонических палейных книгах вопрос о том, к кому обращался Всевышний с предложением сотворить человека (Быт. 1:26), время от времени появляется, явно или косвенно. Во второй книге Эноха повествование ведется от первого лица, напрямую от имени Господа Бога. Он говорит:

Господь обращается к своей мудрости. Это — Премудрость Божия, София по-гречески, а на иврите — Хохма — [vnfj — khohmah]. По-видимому, она упоминается здесь не для чего иного, но только лишь затем, чтобы как-то объяснить библейскую фразу:

Сотворим человека…

В Толковой Палее спор о том, к кому обращается Господь в момент творения человека, становится предметом продолжительной дискуссии и полемики с иудеями (Толковая Палея вообще отличается антииудейской направленностью, она даже иногда называется «Толковая палея яже на иудея»). При этом текст Палеи выказывает хорошее знакомство с еврейскими источниками, в частности, с мидрашем Берешит Рабба, восьмой его главой, где как раз затрагивается эта проблема. Палея последовательно не соглашается с вариантами ответа, предложенными еврейской традицией (совет с ангелами, совет с творениями неба и земли), и также последовательно, с цитатами из Отцов Церкви доказывает, что Бог советовался со своим Сыном и Святым Духом, то есть, с Троицей.
Однако существует и другой ряд источников апокрифического характера, где о соучастниках творения рассказано совершенно по-другому. Здесь основным соучастником творения выступает Сатана. И в этом — одно из кардинальнейших различий между еврейской и славянской традицией. Согласно многочисленным вариантам этого дуалистического сюжета, Сатана помогает Богу творить мир. Ныряет в виде птицы на дно мирового океана и достает оттуда землю или песок, из которой Бог творит вселенную, а Сатана из украденных остатков земли пытается творить горы и болота, а также человека. Но у него ничего не получается, пока Бог не приходит ему на помощь и не вдыхает в глиняный истукан душу. По другим версиям Сатана приходит, когда Бог оставляет тело человека сушиться на солнце, и оплевывает его, тычет в него палкой и всячески портит его. Бог, возвращаясь, оказывается вынужденным вывернуть тело человека наизнанку, и отсюда причина нечистоты человеческих внутренностей, а также причина его болезней. (Апокриф о Тивериадском Море, Сказание как сотворил Бог Адама, некоторые варианты апокрифа Беседы трех святителей). Следы этого сюжета находят даже в таком раннем источнике, как Повесть временных лет, где под годом 1071 приводится следующее антропогоническое предание:

Бог мылся в бане, вспотел, отерся ветошкой и бросил ее с неба на землю. И заспорил сатана с Богом, кому из нее сотворить человека. И сотворил дьявол человека, а Бог душу в него вложил. Потому-то когда умирает человек, в землю идет тело, а душа к Богу…

Именно этот дуалистический сюжет, а не рассказ об ангелах, обрел огромную популярность в фольклорной традиции. Записи его фиксируются и в Сербии, и в Болгарии, и в Белоруссии, на Украине, и в России, и даже среди соседних угро-финских народов европейского севера России и Поволжья. Фиксировать эти сюжеты начали еще в середине XIX века, практически одновременно с развитием собирательской деятельности, а последние записи этого сюжета относятся к концу XX века.
Этому дуалистическому сюжету посвящено специальное монографическое исследование, которое мы уже несколько раз упоминали на протяжении данной работы, книга В.С. Кузнецовой «Дуалистические легенды о сотворении мира в восточнославянской фольклорной традиции» (Новосибирск. 1998). В этой монографии очень тщательно отобраны и проанализированы все письменные и устные свидетельства, касающиеся настоящего сюжета и его вариаций. Поэтому здесь мы не будем разбирать эти легенды более подробно, остановимся лишь на вопросе о том, как появился этот дуалистический сюжет в славянских апокрифах и фольклоре, а также на вопросе о том, почему он стал так популярен.
Большинство исследователей объясняли и объясняют его происхождение влиянием болгарской богомильской еретической традиции. Тем более что в основном богомильском произведении — «Тайной книге богомилов», есть рассказ о том, что Сатанаил задумал сам сотворить человека, сделал глиняное тело, но не смог оживить его, хотя ему помогали ангелы. Сатанаилу пришлось обратиться за помощью к Богу и Он создал души и оживил людей. Именно в Болгарии, откуда попадали на остальные славянские земли византийские апокрифы, активно развивалось еретическое дуалистическое учение, названное по имени его основателя, попа Богомила, богомильством. А богомильство, в свою очередь было во многом обязано своему существованию влиянием манихейства и гностических дуалистических течений. Ученые полагали, что именно этот фактор и обеспечил огромную популярность дуалистических легенд на славянских землях. Однако уже один из первых исследователей этого сюжета, А.Н. Веселовский замечал, что подобные легенды вряд ли прижились бы на всей славянской территории, если бы им не было соответствия внутри самой славянской традиции:

заимствование предполагает в воспринимающем не пустое место, а встречные течения, сходное направление мышления, аналогичные образы фантазии…

Видимо, именно это «сходное направление мышление», то есть изначальная склонность к более архаичной картине мира, свойственная народной традиции и послужила причиной такой широкой распространенности и популярности подобных легенд. Может быть, они были созвучны тем антропогоническим мифам, которые сложились когда-то у самих славян, но потом были замещены библейской космогонией и антропогонией.
В еврейской традиции аналогичных сюжетов не зафиксировано. Хотя отдельные реликты дуалистических доктрин время от времени появлялись в еврейской литературе (некоторые апокрифы и псевдоэпиграфы, Свитки Мертвого Моря, некоторые каббалистические тексты и т.д.), они были всегда на периферии, а то и за гранью еврейской теологии. Кроме того, нигде в них дуалистические принципы не касаются собственно сюжета о совместном создании Адама. А те тексты, которые содержат в себе рассказы о творении первого человека, и которые мы избрали в качестве наших основных источников (т.е. — раввинистическая литература) представляли как раз нормативный иудаизм, и поэтому придерживались строго монотеистической картины творения.
Таким образом, подводя предварительные итоги первого раздела этой главы, можно отметить, что славянская традиция идет по пути наибольшей архаизации сюжета. Она с готовностью перенимает чужие сюжеты, содержащие этиологическую мотивировку (или добавляет такую мотивировку самостоятельно), сюжеты о соотношении частей тела первого человека и мира, о творении Адама в центре Вселенной, о гигантском росте первых людей, о неоднократном творении Евы, а также о творении Евы из хвоста и т.д. Кроме того, здесь получает огромную популярность сюжет о творении Адама Богом и Сатаной. Однако о структуре общей сюжетной схемы здесь говорить пока рано, поскольку мы пока не коснулись основного поворотного пункта всех сюжетов об Адаме и Еве, а именно — истории о грехопадении. Заметим лишь, что мы столкнулись здесь и с признаками кумуляции (заполнение всемирного пространства телом первочеловека-гиганта), и признаками циклической схемы. Причем, единственное, встретившееся нам в этом разделе стремление к завершению сюжета о первых людях (первую жену Адама, женщину из цветов, Бог забирает на небо, чтобы она стала матерью Его Сына), находилось в общих рамках христианской традиции. Сюжет циклизуется, и там, где Адам обретает завершение в образе Христа, а Ева — в образе Богородицы.