Самоодурманивание

открытка из набора «Москва и москвичи», вып.3, 1979

Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел, как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И всё это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред, весь день всё-таки жадно веришь ему и заражаешься им. Иначе, кажется, не выжил бы и недели. И каждый день это самоодурманивание достигает особой силы к вечеру, — такой силы, что ложишься спать точно эфиром опоенный, почти с полной верой, что ночью непременно что-нибудь случится, и так неистово, так крепко крестишься, молишься так напряженно, до боли во всём теле, что кажется, не может не помочь Бог, чудо, силы небесные. Засыпаешь, изнуренный от того невероятного напряжения, с которым просишь об их погибели, и за тысячу вёрст, в ночь, в темноту, в неизвестность шлёшь всю свою душу к родным и близким, свой страх за них, свою любовь к ним, свою муку, да сохранит и спасёт их Господь, — и вдруг вскакиваешь среди ночи с бешено заколотившимся сердцем: где-то трах-трах-трах, иногда где-то совсем близко, точно каменный град по крышам, — вот оно, что-то таки случилось, кто-то, может быть, напал на город — и конец, крах этой проклятой жизни! А наутро опять отрезвление, тяжкое похмелье, кинулся к газетам, — нет, ничего не случилось, все тот же наглый и твердый крик, всё новые «победы». Светит солнце, идут люди, стоят у лавок очереди… и опять тупость, безнадёжность, опять впереди пустой долгий день, да нет, не день, а дни, пустые, долгие, ни на что не нужные! Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно…

<…>
Известная часть общества страдала такой лживостью особенно. Так извратились в своей профессии быть «друзьями народа, молодёжи и всего светлого», что самим казалось, что они вполне искренни. Я чуть не с отрочества жил с ними, был как будто вполне с ними, — и постоянно, поминутно возмущался, чувствуя их лживость, и на меня часто кричали:

 Это он-то лжив, этот кристальный человек, всю свою жизнь отдавший народу?!..

В самом деле: то, что называется «честный», красивый старик, очки, белая большая борода, мягкая шляпа… Но ведь это лживость особая, самим человеком почти несознаваемая, привычная жизнь выдуманными чувствами, уже давно, разумеется, ставшими второй натурой, а все-таки выдуманными.
Какое огромное количество таких «лгунов» в моей памяти!
Необыкновенный сюжет для романа, и страшного романа.
Как мы врали друг другу, что наши «чудо-богатыри» — лучшие в мире патриоты, храбрейшие в бою, нежнейшие с побежденным врагом!

Значит, ничего этого не было?..

Нет, было. Но у кого? Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом — Чудь, Меря. Но и в том и в другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, «шаткость», как говорили в старину. Народ сам сказал про себя:

Из нас, как из древа, — и дубина, и икона…

БУНИН, Иван Алексеевич (22.10.1870, Воронеж — 08.11.1953, Париж) — русский прозаик, поэт, переводчик. Родился в обедневшей дворянской семье. Курс гимназии, а частью и университета проходил дома под руководством старшего брата, народовольца Юлия. Первый сборник стихотворений Бунин выпустил в 1891 году, а через пять лет напечатал перевод поэмы американского поэта-романтика Г. Лонгфелло «Песнь о Гайавате», который, вместе с более поздним стихотворным сборником «Листопад» (1901), принёс ему в 1903 году Пушкинскую премию Петербургской академии наук. В 1909 году Бунин получает вторую Пушкинскую премию и избирается почётным академиком. Постепенно Бунин становится всё более заметен и как поэт, и как прозаик. Революционные события Бунин встретил с крайним неприятием. В январе 1920 году, вместе с женой, писатель из Одессы отплыл в Константинополь. С этих пор Бунин жил во Франции, главным образом в Париже и Грассе. В 1933 году Бунину была присуждена Нобелевская премия

×