Марианна Колосова — ангел отмщения

Моя молодость, выпавшая на самый расцвет совдеповского «застоя», запомнилась мне тоскливым настроение безысходности. Как пел тогда Макаревич — «А с нами ничего не происходит, и вряд ли что ни будь произойдет». Колосс СССР казался вечным и несокрушимым. Прошло несколько лет, колосс с треском развалился. Я, обретши к тому времени веру христианскую, был полон самых светлых надежд… Кругом открывались храмы, возрождались монастыри, возникали общины и братства. Фурами везли по всей Руси православную литературу, по земле, как живоносные артерии, потянулись крестные ходы.
Но, прошло совсем ещё немного времени, и стало понятно, что процесс, повинуясь каким-то хитрым приказаниям невидимых вожаков, повернул совсем не туда. Казалось, ещё совсем недавно многие почитающиеся старцами священнослужители говорили о скором пришествии православного царя, о возрождении истинного государства Российского. Государства от слова «Государь». И о скором объединении славянских народов, не принуждением, но любовью и верой единой. И ещё много о чем, что окрыляло и придавало, казалось бы, смысл нашей жизни.

А сейчас даже не с каждым годом, а с каждым месяцем, былые надежды стремительно превращаются в какие то смутные, полузабытые сны… И кажется, нет впереди ни просвета, ни утешения, ни пристанища тихого.
Есть от чего впасть в уныние. Вместо пророчеств старцев мы слышим потрясающие речи Чаплина, Фролова, Энтео. Вместо единения славян, имеем войну с ними. Вместо царя… ах, да что там говорить. Кто бы мог подумать, что все так лихо завернется.

Человек очень слаб, будучи одиноким. А народ слаб, находясь в изоляции от своей истории. Те кто знают об этом, но не желают силы и здравия русскому народу, заботливо кромсают нашу историю. Они не допускают до народного сознания то, что может дать надежду, силу, уверенность. А история это не только архивы, документы и хроника. Недаром ведь говорят, что настоящий поэт — всегда пророк. Поэт может выразить и донести до людей то, что не донесут ни архивы, ни хроники. Один из таких поэтов, заботливо оставляемый в тени русской культуры, почти никому не известный — Марианна Колосова. Читая её стихи, находишь силы укротить подступающее отчаяние. Поражаешься её мужеству. Её умению видеть главное, её стойкости, и способности не терять цель в самой кромешной мгле мирской. Читаешь её, и снова находишь силы видеть свет, понимать, что есть для чего ещё жить на земле…

Это сейчас, описывая жизнь творческих людей, принято практически ничего не говорить о их творчестве, а выставлять напоказ их личную жизнь. Мы так поступать не будем. Тем более что Колосова — человек-загадка, о её биографии мало что можно сказать определённого. Да и само имя её — Марианна Колосова, не имя, а псевдоним. Писала она также под именами «Джунгар» и «Елана Инсарова». Звали же её, скорее всего, Римма Ивановна Виноградова, хотя и в этом нет 100% уверенности исследователей.
Родилась она на Алтае, в селе на берегу Оби, 27 (14) июня  1903 года, в семье священника. После революции отец её был убит воинствующими безбожниками. До начала Гражданской войны жила в Барнауле. А вскоре война пришла в её родные края, отняв у Марианны жениха, белого офицера, возможно, расстрелянного у неё на глазах. Позже вместе с частями Белой Армии и партизанскими отрядами она оказалась на территории Китая, в Джунгарии, а оттуда перебралась в Харбин. В этом городе в 1928 году выходит первый сборник её стихов — «Армия песен», и выходит он под впервые тогда прозвучавшим именем — Марианна Колосова. Помимо поэтической деятельности, Марианна принимает деятельное участие в организованной в русской эмиграции Русской фашистской партии (РФП). Надо сказать что в те, 30-40 годы, зловещего ореола фашизм ещё вовсе не имел. Тогда он виделся перспективным, действенным инструментом, пригодным для борьбы с ненавистным коммунизмом.
В 1932 году Харбин оккупируют японцы, и РФП начинает с ними тесное сотрудничество.
Марианна же, и её муж, А. Покровский, видя в японцах врагов России, выходят из РФП. Покровского японцы арестовывают, но Марианна добивается его освобождения, и в 1934 году они переезжают в Шанхай.
Любовь к России была настолько сильна у Колосовой, настолько ей хотелось вернуться на родную землю, что она даже решила принять советское гражданство и вернуться на Родину. Однако в 1946 году она публично отказалась от советского паспорта. В 1949 году коммунистический вирус поражает и Китай. Колосова с Покровским снимаются с обжитых мест, дорога их лежит сначала на Филиппины, затем в Бразилию, и наконец, в конце 50-х годов они едут в Чили, где наша героиня и прожила до самой своей смерти, забравшей ее 6 октября 1964 года.

Один мой знакомый говаривал, что поэзия мужчины обращена к Богу, а поэзия женщины — к мужчине. Может, что-то в этом и есть. Сама природа женщины настроена на семью, на домашний очаг, на любовь, заботу и нежность. Марианна явила собой пример иной женской судьбы. Большевицкий погром отнял у неё всё, что можно было отнять . Зверское убийство отца, расстрел суженого, а затем изгнание с родной земли. И до конца жизни — нескончаемая мука, бессильно наблюдать с чужбины, как красные изверги издеваются над твоей страной, над её святой верой, над всем народом её от мала до велика. Поэтому и стихи Марианны очень не женские. Красный террор обжёг своим огнем её душу, переродив красивую, нежную девушку в сильного, жестокого бойца. Много, очень много стихов Марианны посвящены мести…
Дальше я почти ничего не буду писать о любимом поэте. Зачем, она сама много о себе рассказала. Так давайте послушаем её…

За смешное слово «жалость»,
За нелепое — «люблю», —
Не отдам свою усталость,
Горечь давнюю мою.
Ты придумал для чего-то
(Кто ты, собственно, такой?)
Слово грузное «забота»,
Слово чуждое «покой».
Злят меня слова такие!..
Не болела б голова, —
Я придумала б другие,
Тоже странные слова.
Что ж смотри, любезный, в оба,
В душу тёмную мою…
Вот одно словечко: «злоба»…
Вот ещё одно: «убью»…
Я твоих забот не стою.
Строй, — рассыплю кирпичи!
Больше всех люблю простое
Слово мрачное: «молчи!»
Разговор людской — тягучий…
Я люблю, когда в грозу
Разговаривают тучи:
«Рразгрромлю!» и «Рразгррызу!»

Хорошо, когда громады
Вдруг столкнутся в небесах,
И начнется канонада
Громовая «Тра-ра-рах!»

«Рубеж», 1932, № 28(233)

Не было тогда в мире силы, которая смела бы большевизм с Родины, и Марианна мечтала, чтобы хоть гром небесный заступился бы за измученную Россию.
Все мы знаем, что такое афганский, чеченский (а теперь еще будет, увы, донбасский) синдромы. Прошедший мясорубку войны, человек почти всегда выходит сильно травмированным, с ожесточённой душой. Да, Марианна тоже такова, но её величие в том, что она осознает это перерождение, и конечно, далеко ему не рада…

Мне пишут многие. Одни дают советы
Другие возмущаются, бранят
Вы поняли меня. И вас хочу за это
Благодарить, мой неизвестный брат.
Советуете Вы, чтоб в трудные мгновенья
Склонялась я к подножию креста.
И силы черпала в молитвенном стремленьи,
Но брат не забывайте заповедь Христа.
«Простить врагов, и за врагов молиться!»
Завет божественный, но мне ли воспринять?
К подножию креста не смею я склониться,
Глаза не смею к небесам поднять…
Не надо осуждать, подумайте, поймите:
Ведь в жизни я встречала только зло.
И в годы жуткие — измен, кровопролитья,
Что душу мне смягчить могло?
От революции, от дней борьбы кровавой,
В нужде и голоде, в изгнаньи и слезах,
Душа, напитанная горечи отравой,
Изведала и боль, и ненависть, и страх.
Да, женщина должна смотреть с любовью
В родной семье на мужа и детей:
Но если душу ей обрызгали невинной кровью?
Но если сердце вынули у ней?
Душа клокочет в бурном возмущеньи!
Поймите, милый, неизвестный брат,
Не в силах вымолвить она слова прощенья,
Проклятья на устах у ней горят.
Для Русской женщины голгофа наступила
В печальном сердце рана глубока.
Её «свобода» — ненавидеть научила,
Жестокой стала женская рука!
«Простить врагов, и за врагов молиться!»
Завет Божественный, но мне ли воспринять?
К подножию креста не смею я склониться,
Глаза не смею к небесам поднять!

А сама Марианна была готова биться не только с комиссарами, но не побоялась бы выйти на бой с их главным начальником и идейным вдохновителем…

Если придет за моей душой дьявол,
Я выйду встретить его на крыльцо,
И спрошу: «а какое Вы имеете право?»
И дерзко засмеюсь ему в лицо.
А потом скажу: «я ещё не готова,
Потрудитесь подождать пару минут!
В таких случаях и кредиторы ни слова,
В таких случаях и кредиторы ждут!»
Голос мой будет насмешливо-строгий,
Приглашу дьявола в комнату и скажу ему так:
«Милостивый государь, вытрите ноги,
И прошу не выражаться, здесь не кабак!
Вы говорите, что я адова невеста
И, что все черти в аду — мои женихи?
Вы хам! Шутить не время и не место.
Помолчите, пока я дописываю стихи!»
А потом… «Фи, от вас пахнет дымом и серой.
Неужели одеколон не заглушит эту гарь?
Лучше бы меня забрала холера,
Только бы не вы, милостивый государь!»
А потом… а потом мне будет очень плохо…
Но предсмертный план мой ясен и прост:
Я буду бороться до последнего вздоха,
И, может быть, успею оторвать ему хвост!

«Рубеж», 1929, № 11

В поэзии Марианны Колосовой красной нитью проходит пронзительное, смертельно ранящее душу состояние своего бессилия перед красной ордой бесов во плоти, полонивших Русь. И вместе с тем готовность, решимость, хоть одной идти и исполнить свой последний подвиг…

Девушка, никому не нужная,
Попала в сутолоку чужих городов.
Идет наивная и безоружная
К врагам вооруженным до зубов.
Безрассудная, чего ты хочешь?
Жертвовать? Не надо, не стоит…
Обывательские, липкие, чёрные ночи
Забросают тебя грязью густою.
Девушка, остановись, не надо!
Спрячься, как все, под крыло к мужу!
Одну растерзают звери и гады!
Застынет сердце от ветра и стужи…
Но она прижимает к сердцу руки
И лепечет слова, не пойму какие:
«Дыханьем подвига потушу муки,
Твои огневые муки, Россия!
…………………………….….….….….…..
Молодость пожалей! Куда ты?
Много ли вас таких? Одна ли!
Много ли вас, отдающих свято
Юные души Русской печали?
Она, задыхаясь от слез, сказала:
«Нас мало»…

1928 

Сейчас стало очень востребованным рассуждать о том, каким вкусным был советский пломбир, как прекрасны сталинские высотки и изысканно красив фонтан «Дружба народов» на ВДНХ. Ну а победа над Гитлером вообще автоматически канонизирует СССР вообще и Сталина в частности… Так за что же так ненавидеть страну победившего пролетариата? Марианна очень хорошо знала, за что…

По ступеням, плесенью покрытым,
Он спускается куда-то вниз.
И в глазах его полузакрытых
Кокаин с безумием сплелись.
Как «помощник смерти» ежедневно
Он от крови человечьей пьян,
И в руке сверкает блеском гневным
Друг его единственный — наган.
По ступеням, плесенью покрытым,
Он идёт, не торопясь, в подвал.
(Кто-то там остался недобитым,
Кто-то смерти жуткой ожидал…)
Заскрипели ржавые засовы!
Дверь молчаньем кованным молчит…
О, по ком-то панихиду снова
Пропоют тюремные ключи!
Он вошёл. В руке клочок бумажки,
Смерть там начертала имена.
Миг предсмертный, роковой и тяжкий…
В камере и жуть… и тишина…
Вызывает смертников по списку.
Голос хриплый режет тишину.
(Кто-то шепчет: «Гибель моя близко,
Наконец от пыток отдохну!»)
И выходят смертники, как тени…
Переводят их в другой подвал.
(Кто-то в страхе падал на колени
И чекисту… руки целовал!)
Он стреляет медленно в затылок…
Ночью ему некуда спешить.
Батарею пеструю бутылок
Он и днём успеет осушить.
Сосчитал. «Сегодня восемнадцать!»
Залит кровью щёгольский сапог.
Будет он над мертвым издеваться,
Вынимая шёлковый платок.
И платком душистым вытрет руки,
И, сверкая золотом зубов,
Он зевнёт от злобы и от скуки,
Выкрикнет десяток скверных слов.
По ступеням, плесенью покрытым,
Он наверх по лестнице идёт.
…Если кто остался ночью недобитым, —
Завтра ночью он его добьёт!..

Но особенно страшно, когда мерзость, хамство и подлая несправедливость касается детской души… Когда такое происходит, тут уж любой заговорит об отмщении…

В том доме, где мама родными руками
И полочку книжную к стенке прибила,
И вышила коврик цветными шелками…
И в стареньком кресле, в гостиной, любила
Сидеть вечерами, свернувшись клубочком,
Смотреть в темноту незавешенных окон,
Тихонько беседовать с маленькой дочкой,
Откидывать с детского лобика локон.
Заглядывать в серые дочкины глазки…
В том доме… Да как же такое случилось?
Давно ли там девочка слушала сказки
Про царскую силу, про Божию милость?
В том доме чужие стучат сапогами.
И коврик украден. А книжною полкой
Топили «буржуйку»! Дом занят врагами.
Нельзя же о маме рассказывать волку…
Кривляется жизнь нестерпимо — нелепо:
И в нашей гостиной, в том домике старом, —
Сидит, развалясь, председатель совдепа.
Дыша самогонным густым перегаром!

Январь, 1934

Ну хорошо, спросит читатель… А чем же это бесконечное отмщение отличается от насаждаемых нынче там и здесь призывов типа «Не забудем, не простим»? Не торопитесь. Лозунги наподобие сталинских «перлов» «Кто не с нами, тот против нас», это совсем не про Марианну. Да, она знает, кто враг, и страстно желает ему погибели. Но знает она и то, почему Бог попустил врагу терзать изощренными пытками миллионы русских сердец.

Греха великого не замолить нам никогда.
Нас Бог накажет вновь и вновь.
Мы, Русские наказаны на долгие года
За царскую невинно пролитую кровь.
За кровь Царевича, невинного ребёнка
С лучистой глубиной прекрасных глаз.
Он, жизни радуясь, смеялся звонко, звонко!
Кто смел отнять Его у нас?
Он слабый был, болезненный и хрупкий,
В теплице взросший царственный цветок.
И смерть навек сомкнула розовые губки…
Кто смог убить Его? Кто смог?
И может быть ещё за день до смерти
Ребёнок бедный свой урок учил?..
За кровь Царевича прощенья нет, поверьте!
Убийство это Бог нам не простил!
За кровь Царевича рассеяны по свету,
Мы тяжкий грех не в силах замолить.
За этот грех прощенья Русским нету!
Мы не смогли сберечь, позволили убить.
За эту смерть Россия отвечает;
За это голод, мор, гражданская война.
Страна в мученьях кровью истекает
И в будущем ещё страдать осуждена!
Наш юный Государь… Надежда всей отчизны!
Царевич светлый, как тебя забыть?
Мы говорим друг другу с укоризной:
«Спасти мы не могли… Позволили убить»…
Нас муки ждут. Но чтоб роптать не смели!
За пролитую кровь мы пострадать должны.
Царевича сберечь мы не сумели…
Позволили убить надежду всей Страны…

Не знаю, в состоянии ли мы хоть как-то понять боль человека, тоскующего по своей любимой Родине и совершенно бессильной помочь, хоть чем-то. Подозреваю, что и в русской эмиграции такие, как Колосова, отнюдь не были подавляющим большинством. Прошлое забывалось, а жизнь брала своё, нужно было выживать, приспосабливаться, устраиваться. Россия далеко, жаль её, конечно, но… Жизнь Марианны также не была легка, они с мужем едва сводили концы с концами. И всё же проза бытовых неурядиц никогда не могла заглушить в ней главную мелодию её души. Пусть почти одна, пусть никем не понятая, но что же делать? Что может сделать женщина?

Что может сделать женщина?
Очень, очень мало!
Да ещё если она душой
Смертельно устала.
Может только плакать
И ломать бессильные руки,
Но ведь этим она не облегчит
Родины тяжкие муки.
Может кричать по улицам,
Что родной народ обидели,
И одни бы над ней смеялись
А другие бы ненавидели.
Что может женщина?
Очень, очень немного!
И порыва её не поймут
Да еще осудят строго.
И если врагам проклятие
В лицо она бросит смело,
Многие, улыбнувшись, скажут:
«Какое ей до этого дело?»
Что женщина сделать может?
Просить спасти её Родину
Останавливая за рукав прохожих?
Что женщина сделать может?
Заглянуть в её хрупкую душу
Мужчины вовсе не намерены,
Они важными делами заняты
И даже бездействуют самоуверенно!
Какое им дело до женщины,
Встреченной ими случайно?
Её душа обожженная революцией
Для них останется тайной…
И плачет обезумевшая женщина
И слабые руки ломает…
Чем может помочь она Родине?
Не знает она… Не знает!!

Да и никто не знал, чем можно помочь России. Впрочем, и сейчас никто не знает. Жизнь как в сказке, чем дальше, тем страшнее. Но какое же было ликование, когда находился отважный рыцарь, который хоть поганый палец мог отсечь ненавистному монстру!

С Дальнего Востока — в Варшаву,
Солнцу — привет из тьмы!
Герою, воспетому славой, —
В стенах Варшавской тюрьмы.
Золотыми буквами — Имя
На пергаменте славных дел.
И двуглавый орел над ними
В высоту голубую взлетел!
Зашептались зеленые дали…
Зазвенела Русская ширь…
Ты — литой из блистающей стали,
Из старых былин богатырь!
И закорчился змей стоглавый,
Видно, пули страшней, чем слова?
И под стены старой Варшавы
Покатилась одна голова…
Нам ещё отрубить осталось
Девяносто девять голов…
Но нам ли страх и усталость?
На подвиг каждый готов!
И огнями горит золотыми
Путеводная наша звезда —
Дорогое любимое имя:
«Русский рыцарь Борис Коверда!»

Есть в жизни Колосовой одна странная тайна, не разгаданная никем из «колосоведов» до конца. Стихи, повествующие о некогда существовавшей любовной истории, её и… Куйбышева! Было ли это, сложно сказать… То ли этот роман существовал, или это поэтический вымысел, скорее всего никто уже не узнает. Но поэтический герой Марианны, так или иначе, говорит нам вот о чём…

Тов. Куйбышеву

С тобой навеки мы чужие,
Я не твоя и ты не мой.
К себе в советскую Россию
Ты не зови меня домой.
Платочек алый женотдела
Ты мне в награду не сули.
Найду себе другое дело
От ваших лозунгов вдали.
Слезами женскими заплачу
Над милым сердцу словом «Русь».
Решать мудреную задачу
С мужской отвагою возьмусь.
Над голубым листком в конверте
С чудесным штемпелем «Москва»
Задумаюсь о чьей-то смерти,
Вздохнув о юности сперва.
И молодость мою и нашу
(Ты тоже молод был тогда!)
Любовной памятью украшу,
Похоронивши навсегда…
В огромных залах Совнаркома
Мелькает чёрный твой портфель.
Я выгнана тобой из дома,
И у меня другая цель.
Отброшенная вашей бурей
К подножью чуждых жёстких скал
Я повторяю, бровь нахмуря:
«Напрасно ты меня искал!»
Да будет злоба в каждом слове!
Возненавидя вашу новь,
За десять лет борьбы и крови
Я изжила твою любовь.
И вот хозяину портфеля,
Который держит Русь в аду,
Я говорю: «мели Емеля»,
Я в лагерь твой не перейду!
Но я твой след подкараулю
И обещаю, как врагу,
Что в черном браунинге пулю
Я для тебя приберегу.
За то, что многих злобно мучишь,
За то, что многих ты убил, —
Ты пулю смертную получишь,
От той, которую любил!

19 августа 1930

Ещё более изысканно, на уровне уже азиатской циничности, хотелось бы разделаться Колосовой и с предводителем бандитской шайки…

Много было их, а не один.
Из болотных топей да трясин
При багровых отблесках зари
На Руси рождались бунтари.

Посвистом запугивал судьбу
Соловей-разбойник на дубу.
И купцов проезжих и бояр
Грабил по дорогам Кудеяр.

Пугачева шапка да кафтан
Долго в снах тревожили дворян.
Но другие были времена,
И другой была моя страна!
Не было плаксивых, жалких слов, —
Был топор для бешеных голов!
Их палач за буйны кудри брал,
Над толпой с усмешкой подымал.

Нам теперь понятен этот смех,
(Может быть, не всем и не для всех!)
Я бы над казнённым «Ильичём»
Усмехалась вместе с палачом.

И с усмешкой вглядываясь в тьму,
Бунтаря-рабочего — пойму,
Соловья-разбойника — прощу,
Я других виновников ищу…

Ведь в стране святых монастырей
Нарождалось много бунтарей.
Ненавистней всех из них один:
Умствующий барин-дворянин.

Я б над дворянином Ильичём,
Издевалась вместе с палачом.
Этот череп «павшего в борьбе»
Пепельницей сделала б себе!

Но ни топора, ни палача,
Не нашлось у нас для «Ильича»…

21 января, 1933

Месть, ярость, желание расправы. Нам ли судить за это Марианну? Тем более, что и сама она молит Господа о другом совсем…

Я задыхаюсь
Во мраке усталости…
Жалости,
Дайте мне ласковой жалости!
Я застываю
От цепкого холода…
Сердце устало,
Но все ещё молодо!
Я умираю
Во мгле одиночества…
Знаю я, сбудется
Божье пророчество.
Господи!
Значит так нужно,
Я верую!
Жизнь мою тусклую,
Жизнь мою серую.
Ты для чего-то
Отметил страданием,
Мраком
И долгою пыткой изгнания.
В страшные годы,
В безвременье жуткое —
Дай мне остаться
Правдивой и чуткою!
Душу мою
Обожжённую муками,
Боже, наполни
Нездешними звуками!
Я задыхаюсь
Во мраке усталости…
Жалости,
Дайте мне ласковой жалости!

Ну а всё-таки, про любовь есть что-нибудь? Женщина же, в конце концов…
Есть. Только тоже очень страшно. Хотя, почему «очень»? Просто такая жизнь была, как есть, так и написала.

Может быть, в тумане сером
Что-то обозначится?
Может быть, оттуда выйдет
Мудрая разгадчица?..

Если в следующей жизни
Стану чёрным вороном,
О тебе я не забуду,
От меня оторванном…

Знаю, буду я кружиться
Над твоей оградою;
Но тебя не поцелую,
Лаской не порадую.

И сказать тебе не сможет
Птица чернокрылая,
Как тебя жалела в жизни,
Как тебя любила я…

На крыльце тебя увижу
С книгой одинокого.
«Надоел мне этот ворон,
Всё летает около!»

Закричу я жалким криком,
Отлетая в сторону:
«Это я твоя родная,
Стала чёрным вороном!»

И за то, что в этой жизни
Так тебя любила я,
Пристрели потом, мой милый,
Птицу чернокрылую.

Хотите ещё про любовь? Пожалуйста…

В те поры казак уехал на войну,
В те поры в родной станице не был он:
Злы татары увели его жену,
Чернобровую казачку во полон.

Тот казак за веру с ляхом воевал,
Влево — влево шашкой острою рубил.
Он в бою голов ни мало поснимал,
Ой, голов шляхетских много он срубил!

Тяжко было православным в полону…
У кургана поделили их, в степи;
Раздобыл татарин русскую жену,
Словно пленную орлицу на цепи.

Говорит казачка (эхом вторит Русь!)
Голос женский прерывается, звеня:
«Я косой своей чёрной удавлюсь,
Не видать тебе поганому, меня!»

И не знал казак, вздремнувший на заре,
Что жена его (душой ему под стать!)
У татарина в узорчатом шатре
Удавилась, чтоб татаркою не стать.

Из забвенья быль старинную верну:
У орла была орлица и жена.
Сгибла смелая казачка в полону,
Вере, Родине и милому верна!

Апрель, 1934

Верность, даже до смерти — ключевая тема Колосовой. Невыгодное это дело, верность.. Но есть те, кто не способен жить иначе. А закончить «лирическую часть» нашего рассказа можно вот этим потрясающим стихом…

Тот, кто видел кровавое,
Никогда не забудет…
Это было в бронепоезде,
Где железные люди.
Паровоз в сталь закутанный
Как стальная коробка.
А внутри раскалённая
Дышит пламенем топка.
Ночь молчала спокойная,
Звезды ярко мерцали…
А в прокуренной комнате
На кого-то кричали!
А в прокуренной комнате
Кто-то страшно избитый,
Предстоял перед судьями
С головой не покрытой.
И губами распухшими
Шевелит еле-еле…
А от ветра за окнами
Тополя шелестели.
Русский Русского спрашивал
Бил за что-то жестоко.
Первый родом был с запада,
А второй был с востока.
Брата брат не помиловал,
Присудил его к смерти…
Повели к бронепоезду,
Где не люди, а черти!
И когда осуждённого
Подвели к паровозу,
Вспомнил он неожиданно
Чью-то белую розу…
Вспомнил милую девушку
Взгляд спокойный, лучистый
Вспомнил тонкие пальчики…
И рапсодию Листа…
И прекрасному прошлому
Улыбнулся он робко…
И швырнули несчастного
В раскалённую топку!
В этот миг мимо поезда
Шла солдат полурота,
Воздух нюхали с гоготом:
«Пахнет жаренным што-то!»

И не знали прохожие,
Что внутри, в паровозе
то-то умер с улыбкою
Вспоминая о розе…

Колосова удивительным образом сочетала ненависть к совдепии с радостью за успехи и достижения страны, живущей под ярмом коммунизма. Очень переживала она за опасность сепаратизма, болела душой за Родину во время второй мировой… Она верила, что все достижения страны советов, все её заводы, плотины, тракторы, танки и самолеты когда-нибудь, каким то непостижимым образом, вновь послужат Русскому государству. Что когда-либо кроваво-красная маска будет сорвана с лица страны, и все её советские достижения пойдут во благо…

Грозная и грустная Родина вдали…
По морям проносятся наши корабли.
Мы живём без Родины много лет подряд.
Ветры чужеземные о чужом шумят…

А над грустной Родиной чёрно — сизый дым,
Ненавистный — старости, милый — молодым;
Дым заводов пушечных выдохнул Урал!
В небо над границами самолет взыграл!

Защищайся яростно битвой и трудом!
Надо на развалинах строить Новый Дом.
Великодержавная золотая ширь:
Русская Украина, Русская Сибирь!

Всё, что завоевано в прежние года,
Всё, что заработано, — наше навсегда!
Молодым хозяевам жить да наживать,
Русскую Империю заново создать.

Я за нашу будущность нынче не боюсь,
Чёрная, железная, нефтяная Русь!
Будем завоевывать хлеб, тепло и свет —
Силою оружия на полях побед!

13 мая, 1935

Страна жила. Но как жила?!
Везла тяжёлый воз
Под свист бича, под крик «ату»
Под жёсткий лязг угроз.

За эшелоном эшелон
Гремело горе вдаль:
На Соловки, в Нарым, в Бамлаг
Повсюду, где печаль…

Не мне решать, не мне судить,
Но ненавидеть — мне
Всех, кто удары наносил
Народу и Стране!..

Но Русский трактор, Русский танк
И Русский самолет
Люблю за то, что завтра в них
Россия расцветет!

Позалечат люди печаль,
Нам забвенья радость дана;
Но Байкальская Магистраль
Для России проведена.

Оружейных заводов дым —
Словно храбрость в жилах бойца
Это — близко нам, молодым,
Не озлобленным до конца.

Дней былых назад не вернуть.
Молодые видеть должны
Величавый будущий путь
Самой крепкой в мире страны!

1935

Вот так, прямо таки по-матерински, радовалась Колосова успехам своей одичавшей от коммунизма Родины… А победа над Германией так растрогала Марианну, что она всерьёз захотела вернуться в СССР, и даже успела выхлопотать себе советский паспорт. По счастью, до неё дошли слухи об издевательствах и унижении, устроенными А. Ахматовой сталинским холуем Ждановым. Это так поразило её, что она публично отказалась от сов. гражданства. Не сомневаюсь, что дни её в СССР были бы сочтены. Но не всем Господь даёт жребий мученичества телесного… Колосова была мученицей, ежедневно убиваемой мукой за Россию. И мука эта обращалась в стихи, таков был её удел. Что сама Марианна пишет про свой путь стихотворца? Были ли для неё стихи хобби, заработком, способом отвести душу, или самой жизнью её? А вот и ответ Марианны.

Поэта спрашивают: «Кто ты?»
Но он, рискуя головой,
С Иудою из Кариота
Не выпьет чаши круговой!
И пусть поэту будет плохо
И смерть его подстережёт,
Но он своим последним вздохом,
Последней песней не солжёт!
Народных мятежей Гарольды,
Былин старинных гусляры —
Скользящей походкой по льду
Идут на Соловки, в Нарым…
И больно мне, что я не с ними.
Я так же мыслю как они,
И так же песнями своими
Тревожу серенькие дни…
И пусть одной ступенькой ниже
На белой лестнице стою, —
Я так же ярко ненавижу
И так же пламенно люблю!
Расстрелянному Гумилёву —
Чья мысль как зарево костра
Горит в стране моей суровой —
Я всё же младшая сестра!
И после этого… Могу ли
Я Родине моей солгать?
И мне ль от свиста вражьей пули
Покорно голову — склонять?

И ещё:

Всё, что было в прошлом пропето,
Всё, что в будущем пропою —
За светлый титул поэта
Я на суд толпе отдаю.

Я спокойно пела о бурях,
Громыхающих вдалеке.
И, безгневно крылья понурив,
Улыбалась чужой тоске.

Ничего не спрошу у слабых,
У которых нет ничего…
Но без песни я не снесла бы
Груза тяжкого моего.

И вот эту нежную ношу —
Голос мой и душу мою
Ни за что на свете не брошу
И вовеки не разлюблю.

1930

Марианна Колосова, светлая, чистая душа, изгнанная, оторванная от родной страны, и всю жизнь поющая печальные песни своей Родине. Очень жаль, что мы не знаем многих своих поэтов и писателей — великих, верных, пламенных патриотов, до самозабвения любивших Россию. Белые поэты и писатели — огромное «белое пятно» в нашей культуре. А не зная их, мы, взрощенные на советской литературе, с вбитыми с школьной скамьи в наши головы фадеевыми, багрицкими и прочими фурмановыми с гайдарами, никогда не поймём ни нашей истории, ни самих себя. Не поймём, что нам делать сейчас, чего избегать, на что надеяться…
Спасибо тебе, Марианна, одна из любимейших мною поэтов, за то что ты была и есть… за то что знаю тебя и твои стихи.

Изгнанью и мукам нет конца…
Пойте печальные гусли!
Давно стучу в чужие сердца,
Не знаю я, достучусь ли?
Охрипла от крика, а всё кричу,
И голос как нитка рвётся…
Но ни за что я не замолчу,
Кто-нибудь отзовётся?
А вам непонятно, а вам смешно,
Что я кричу так упорно?
Как хотите, мне всё равно,
Тоска моя непритворна.
И если вдребезги я разобьюсь
О камни чужих тротуаров.
То выдохну сердцем слово «Русь» —
Вместе с последним ударом!