Живой дух Меньшикова

Михаил Меньшиков одна из самых неоднозначных и пламенных фигур русского национализма. Он жарко писал и обличал, встречая в этом полную взаимность со стороны своих читателей — его столь же жарко клеймили и ненавидели.
Он прошёл путь от того, что его критики обзывали «юродствующей литературой» («Но духъ юродства не вымеръ и не угасъ на святой Руси, и отъ времени до времени онъ осѣняетъ того или иного избранника, который, возмнивъ себя пророкомъ и сосудомъ особой мудрости, начинаетъ неутомимо разводить свои «кололацы», гремѣть «металломъ» и сокрушать «жупеломъ»^[1]), до бескомпромиссного «не мир но меч». И, как за своё «юродство», так и за «поднятый меч» он ответил не словом, но кровью, став одной из первых жертв красного террора.

Есть ужасная болезнь — жировое перерождение сердца. Волокна сердечной мышцы прослаиваются жиром, становятся дряблыми, теряют способность сокращаться. Нечто подобное произошло с мужественною школою Миниха, Суворова, Румянцева, Паскевича, с военною культурою, зачахнувшей в эпоху Аракчеева. Незаметно произошло бюрократическое перерождение военного ведомства, очиновниченье, канцеляризация нашей обороны. Незаметно боевые генералы начали делаться тайными советниками в душе. Древний критерий — талант и мужество — уступили диплому и осторожности. В иерархии военной начался подбор людей усидчивых, многопишущих, всезнающих, кроме момента, когда нужно действовать. Военный штаб незаметно переродился в канцелярию и, как ослабленное сердце, парализовал армию отсутствием непрерывной энергии, непрерывных толчков. Без центральных возбуждений богатырское тело армии завяло, зажирело и свои физические доблести и моральные сохранило только на бумаге. О, этот мертвый бумажный дух!..

— писал Меньшиков. Можно по разному относится к некоторым его идеям и представлениям, но сердце его точно не коснулось «жировое перерождение».
14 сентября 1918 Михаил Меньшиков был арестован новгородской ЧК и обвинен в участии в «монархическом заговоре», главой которого он якобы являлся.^[2] «Обвинение сплошь ложное, но они ищут не правды, а мести… Члены и председатель Чрезвычайной следственной комиссии евреи и не скрывают, что арест мой и суд — месть за старые мои обличительные статьи против евреев», — писал Меньшиков из заключения своей супруге. 20 сентября 1918 как «черносотенный публицист» он был расстрелян на берегу Валдайского озера на глазах у жены и шестерых детей (старшей из которых было 10 лет). Похоронен на кладбище возле храма св. апостолов Петра и Павла г. Валдая Новгородской губ. Посмертно реабилитирован в 1993.

Меньшиков одним из первых публицистов заговорил о необходимости изучать«национализм» как понятие и как явление на научном уровне. Размышляя над тем, что такое нация, он исходил из убеждения, что ни религия, ни политическое устройство, ни язык не являются в данном вопросе определяющими. В своем определении нации Меньшиков исходил не из внешних описательных факторов, а из самоощущения человека: «Нация — это когда люди чувствуют себя обладателями страны, ее хозяевами». Национализм же с точки зрения Меньшикова являлся естественным проявлением инстинкта самосохранения нации. Разумеется, Меньшиков имел и собственные четкие представления о том, каким должен быть «русский национализм»: Во-первых, с точки зрения Меньшикова, это национализм принципиально не агрессивный: «Наш, русский национализм, как я понимаю его, вовсе не воинствующий, а только оборонительный, и путать это никак не следует». Во-вторых, им предполагалась возможность органичных и неорганичных решений национального вопроса для тех или иных многонациональных, взаимодействующих сред: «Мне лично всегда было противным угнетение инородцев, насильственная их русификация, подавление их национальности… Я уже много раз писал, что считаю вполне справедливым, чтобы каждый вполне определившийся народ <…> имел на своих исторических территориях все права, какие сам пожелает, вплоть хотя бы до полного отделения». Но совсем другое дело — полагал Меньшиков — когда тот или иной «малый народ» захватывает «хозяйские права на нашей исторической территории»:

Мы вовсе не хотим быть подстилкой для целого ряда маленьких национальностей, желающих на нашем теле располагаться и захватывать над нами власть. Мы не хотим чужого, но наша — Русская Земля — должна быть нашей…

В-третьих, Меньшиков был твердо убежден и не уставал повторять, что главное для жизни и самосознания народа — не политический национализм (платформы и программы партий), а культурный — возрождение народного творчества в жизнеспособных традиционных формах.  В 1916 в статье «Что такое национализм?» Меньшиков сделал попытку подвести итог своим размышлениям в области национальной философии:

Так как в последние десятилетия мне приходилось более других публицистов писать о национализме и так как мое имя связано с учреждением так называемой Национальной партии в России, то я нахожу вынужденным отгородиться от крайности национализма, доводимого некоторыми русскими людьми до абсурда… Я настаиваю на том, что и отдельный человек, и вся народность своею гордостью должны считать не сохранение статус-кво, а непрерывный в пределах своей природы прогресс…

А в дневниках 1918, в последние месяцы перед арестом и гибелью, Меньшиков записал уже следующее:

Все цветы — цветы, но высшей гордостью и высшей прелестью является то, чтобы василек не притязал быть розой, а достигал бы своей законченности. Цветы не дерутся между собою, а мирно дополняют друг друга, служа гармонии форм и красок…

..Призвание русской национальной партии есть защита русского племени, как господствующего в России. Нас думают уязвить, называя иногда наш принцип зоологическим, — но зоология, господа, великая наука и пренебрегать ее выводами могут лишь невежды. Нет сомнения, что народность русская отвратительно устроена и в сверхзоологической жизни, почему национализм включает в свою область и всю гражданственность, и всю культуру народную. Но он включает в круг своего особенного внимания также и натуральные, чисто зоологические условия нашего племени на земле. Перестанемте, господа, обманывать себя и хитрить с действительностью! Неужели такие, чисто зоологические обстоятельства, как недостаток питания, одежды, топлива и элементарной культуры у русского простонародья ничего не значат? Но они отражаются крайне выразительно на захудании человеческого типа в Великороссии, Белоруссии и Малороссии. Именно зоологическая единица — русский человек во множестве мест охвачен измельчанием и вырождением, которое заставило на нашей памяти дважды понижать норму при приеме новобранцев на службу. Еще сто с небольшим лет назад самая высокорослая армия в Европе (суворовские «чудо-богатыри»),— теперешняя русская армия уже самая низкорослая, и ужасающий процент рекрутов приходится браковать для службы. Неужели этот «зоологический» факт ничего не значит? Неужели ничего не значит наша постыдная, нигде в свете не встречаемая детская смертность, при которой огромное большинство живой народной массы не доживает даже до трети человеческого века? Что бы ни кричали о нашем зоологическом национализме такие наследственные «друзья» нашего племени, как Евреи, Поляки, Финны, Армяне и т. п.,— мне кажется, пора русским людям самим немножко подумать о себе. За последнее полстолетие вполне сложилось начавшееся уже давно физическое изнеможение нашей когда-то могучей расы. Плохо обдуманная реформа раскрепощения крестьянства выпустила «на волю» десятки миллионов народа, предварительно обобранного, невежественного, нищего, не вооруженного культурой, и вот все кривые народного благосостояния резко пошли книзу. Малоземелье, ростовщический кредит у кулаков и мироедов, разливанное море пьянства, организованное одним оптимистическим ведомством под предлогом сокращения его, стремительный рост налогов, еще более стремительная распродажа национальных богатств в руки иностранцев и инородцев, — все это повело к упадку и духа народного, и физических сил его. Стоило народу лишь немного пошатнуться, как давление всех готовых обрушиться бедствий подтолкнуло падающего. Потянулся длинный ряд голодных лет и холерных и тифозных эпидемий. Они объясняются не только физическими причинами, но и психическим упадком расы, пониженной способностью бороться с бедствиями и одолевать их. Чем объяснить также дерзкое выступление инородцев в 1905 году? Вы скажете — культурным расцветом их,— но и самый-то расцвет и разрастание на теле русского народа враждебного ему инородчества говорит о захудалости русской расы. Паразиты заводятся охотнее всего на больном организме, потерявшем силу сопротивления им.
Я не хочу пугать читателей слишком мрачными пророчествами, но в самом деле положение русской народности даже в зоологическом, отношении сделалось чрезвычайно неблагоприятным. Можем ли мы, скажите, стать на ту оптимистическую точку зрения, которая принадлежит некоторым известным государственным людям: «Не все ль равно, какое население в России — русское, немецкое, польское или жидовское? Лишь бы платили подати и давали возможность накоплять золотую наличность!» Мне кажется, — для чиновников, запамятовавших долг свой перед родиной, это может быть и «все равно», — но самому-то русскому народу это далеко не все равно, и разница тут такая же, как между жизнью и смертью. Вот главное призвание национальной партии: оборона нации — и не только от внешних врагов, а и от внутренних условий, слагающихся крайне неблагоприятно для державного племени. Национальная партия, конечно, есть политическая партия, ибо она пользуется участием в законодательстве для осуществления своих национальных целей. Но национальная партия сделала бы преступную и самоубийственную ошибку, если бы позволила увлечь себя в мелкое парламентское политиканство, в фракционную борьбу ради борьбы. Все силы нашей партии должны быть посвящены выработке общенационального органа — правительства, посредством которого народ вообще осуществляет то, что он может осуществить. Бесполезно тратить время на ничтожные и бесчисленные чисто хозяйственные распоряжения, выдаваемые у нас за законы, — когда не обеспечена даже зоологическая жизнь народная и ее бытие в будущем. И старый, и новый режим одинаково пренебрегают этим основным национальным вопросом: как выйти из положения, при котором государственное племя делается добычей когда-то покоренных им стихий? Исстари угнетаемый в пользу окраин великорусский центр являет признаки запустения и одичания. Навалив на свою спину «более культурных» инородцев и иностранцев, русский мужик потерял свое древнее богатырство, выродился, зачах. Как восстановить потерянное равновесие? Как создать в России для русского племени положение, действительно отвечающее его великим историческим трудам и жертвам?..
23 января 1914 г.

comments powered by HyperComments