Владимир Махнач

Махнач, Владимир Леонидович  (02.04.1948, Москва — 05.05. 2009, Москва) — русский православный этнолог, историк культуры. Его мать была дочерью донского казака и потомственной дворянки, отец имел сербские корни. В 1973—1979 годах учился на истоpическом факультете МГУ. В студенческие годы Махнач познакомился с Л. Н. Гумилёвым и впоследствии регулярно встpечался с ним, многие pаботы Гумилёва смотpел ещё в pукописи или обсуждал в пpоцессе написания. Махнач считается одним из немногих «московских учеников» Гумилёва, развивал как положения ПТЭ в целом, так и занимался вопросами теории этнических антисистем. С 1972 года Владимир Махнач pаботал в Музее искусств наpодов Востока — библиотекаpем, экскуpсоводом, младшим научным сотpудником отдела научной пpопаганды; затем — в Музее аpхитектуpы, Музее-усадьбе Абpамцево, Музее Останкино. Попутно им создавалась фототека, подбиpались слайды, книги по аpхитектуpе, истоpии гоpодов и pусской истоpии в целом. Из этого выpосли куpсы лекций, читавшиеся Махначом с тех пор в ВУЗах. С конца 70-х Махнач участвовал в деятельности pелигиозных кpужков. С 1985 года Махнач читал публичные лекции в клубах и залах. В 1987 году он был пpиглашён работать пpеподавателем Московского аpхитектуpного института. Впоследствии Махнач читает куpсы лекций в МИФИ, Литеpатуpном институте, пpеподаёт гуманитаpному классу сpедней школы-лицея № 654. В сеpедине 80-х годов Махнач активно участвовал в движении по охpане памятников истоpии, культуpы и сpеды обитания человека, с началом пеpестpойки сделал гpомкую телепеpедачу, посвященную этим пpоблемам (единственный «12-й этаж» Э. Сагалаева, не вышедший повтоpно в эфиp). Выдвинул пpинцип «пpезумпции невиновности истоpической застpойки» («для сохpанения истоpической гоpодской застpойки аpгументов не нужно»). В 1986 году вpеменно возглавлял Экспеpтный консультативный общественный совет (ЭКОС) пpи Главном аpхитектоpе Москвы, скоppектиpовавший множество аpхитектуpных пpоектов. Владимир Махнач — создатель первых отечественных курсов Истории отечественной культуры и Введения в историю мировых культур (Высшая школа экономики, МАРХИ, Литературный институт, МИФИ, гуманитарные классы средних школ). В последние годы жизни Владимир Махнач являлся профессором ВШЭ.

Определить мировоззрение Владимира Махнача можно одной формулой: он практически с самого начала своей активной жизни был последовательным сторонником Белой Идеи, сочетая в себе основные ее аспекты — Православие, Империю, Монархию и Национализм. Собственно, все вместе и было для Махнача мировоззрением русского националиста.
Для всех, кто был знаком с Владимиром Леонидовичем, русский национализм воплощался именно в образе русского интеллектуала, и не имел ничего общего с уличными «бонами» или диковато-клоунскими «хоругвеносцами». Будучи эстетом (эстетом в леонтьевском и розановском смысле), Махнач воспринимал идею Белой России во всей ее целостности. И именно поэтому ненавидел ее антипод — советскую систему. Ненависти Махнача к большевизму мог позавидовать любой участник белогвардейских террористических организаций 20-х — 30-х годов.

Сейчас модно разделение националистов на «православных» и «язычников», «монархистов» и «демократов». Для Махнача — человека целостного мировоззрения (таких и нет ныне!) это было немыслимо. Современный писк невежд —

чо, русский — значит православный? А куда деть язычников или атеистов?..

— вызвал бы у него громогласный смех. Русский, по Махначу, может быть кем угодно. И православным, и язычником, и злодеем, и святым, но вот русский националист не может отрицать русскую национальную традицию, а значит, не может отрицать христианство и Церковь. Верить можешь во что угодно, а вот уважать христианскую традицию — обязан. Иначе какой же ты националист? А рассказы Махнача о христианстве обладали такой удивительной силой, что многие (в чем сами позже признавались) именно благодаря Махначу становились христианами. Причем христианами, свободными от шелухи обрядоверия, христианами, познавшими самую соль и смысл православного христианства — не розового и слютняйного нео-несторианства, или мрачного, замкнутого нео-монофизитства, а воинского, героического Вселенского Православия. Доходило до забавных вещей:

Что же вы поете эту молитву такими заупокойными голосами?! — вскользь заметил он активистам одного православного молодежного движения, которым был приглашен читать цикл лекций. — Что же печального в молитве Святому Духу? Не учитесь у бабуль. Греки, например, вообще читают Символ Веры как воинскую присягу! И они правы…

Владимир Махнач был самым настоящим воином, рыцарем, причем именно по-рыцарственному предупредительным и любезным к любой даме (неудивительно, ведь Англия с ее идеалом джентльмена была его неизменной любовью). Воинской эстетикой пронизаны многие его статьи, а некоторые прямо посвящены красоте мундира, оружия, и вообще смыслу воинской службы, с которой неразрывно связано еще одно ключевое для Махнача понятие — понятие Чести. О, уже только поэтому, слушая Владимира Леонидовича, невозможно было не стать националистом — ибо на стороне национализма были честь, красота, слава, доблесть. Да, само собой, что Махнач убедительно показывал связь русской национальной идеи с христианством — доказательно, логично, но в «национализме по Махначу» пленяло не это: в его национализме пленяла честь и красота. Так рассказывать о национализме было под силу только ему. А когда он говорил о «манере чести» империи (и слово это — «честь» — произносил по-особому, пронзительно!) — невозможно было не полюбить империю.

В советское время Махнач успел поработать в Музее искусств народов Востока, в Музее архитектуры, в Музее-усадьбе Абрамцево и музее Останкино. С тех пор и до конца 80-х годов основной его деятельностью были экскурсии (легальные и нелегальные) по самым разным городам России, на которые люди ездили только потому, что их вел Владимир Махнач. Это было с его стороны самым настоящим «народным просвещением», и сочеталось с активной борьбой за сохранение памятников архитектуры. Собственно, в этой сфере он прославился введением широко применявшегося в годы Перестройки принципа т. н. «презумпции невиновности исторической застройки»:

Для исторической застройки необходима безупречная аргументация, для сохранения любого элемента исторической застройки никакой аргументации не требуется…

Лекции Махнача производили сильнейшее впечатление не только на целые поколения рядовых слушателей, но и на вполне «не рядовых», неординарных интеллектуалов. Под его влиянием (или в споре с ним) сформировались многие из громких ныне имен в российской политике и публицистике. Не только то, что говорил Махнач, но и то, как он говорил, сильнейшим образом выделяло его на фоне бесчисленных вузовских профессоров. «Орлиный взгляд», низкий, как у дьякона, голос, резко и выразительно произносящий каждое слово с особой интонацией, неприкрыто театральной. Возникало ощущение, что человек не читает лекцию, а произносит речь на военном параде, хотя ее содержанием была, например, история крито-микенской цивилизации или древней Эллады. И потрясающим было то, что о каждой культуре, о каждой исторической эпохе и о каждом историческом деятеле автор рассказывал как о самом важном и интересном, так что тот же древний Крит превращался в явление всемирно-исторического значения, живое и актуальное по сей день. Его импровизации всегда были основаны на глубоко продуманном материале, а риторические постановки превращались в завораживающий спектакль. Но при всем разнообразии этих постановок Махнач проводил всюду один и тот же комплекс идей национализма — мировоззрения, верного традиции и в то же время чуткого к новым веяниям. Даже когда он говорил об Ассирии (сам похожий на ассирийца, с гордо поднятой черной бородой чеканя стальные фразы!), мы чувствовали: он учит нас, студентов, национализму (причем русскому национализму — даже говоря об Ассирии!). Такое было под силу только Махначу.

Историософские воззрения Махнача сформировались под определяющим влиянием двух очень разных и явно противоречащих друг другу авторов — Льва Гумилева и Георгия Флоровского. Гумилева Махнач знал лично, много общался с ним и был одним из немногих его «московских учеников», став одним из самых удачных популяризаторов Льва Николаевича. При этом из всей гумилевской теории Махнач взял вовсе не евразийство, к которому он всегда относился, мягко говоря, с иронией, а учение об исторических циклах. И если Гумилев придавал его историософии определенный метод, то оценочные суждения во многом опирались на «Пути русского богословия» Георгия Флоровского. Это была школа интеллектуальной честности, где все вещи назывались своими именами и задачи христианской культуры ставились прямо и недвусмысленно.

Большое влияние на Махнача оказали труды А. Хомякова, Н. Данилевского, К. Леонтьева, П. Сорокина, И. Ильина (которого он невероятно ценил), О. Шпенглера, А. Тойнби. Он много размышлял и над иносказаниями великих христианских писателей Дж. Р. Р. Толкиена и К. С. Льюиса, и над мистической историософией Д. Андреева. К Льюису у Махнача вообще было особое отношение:

…Это написал замечательный мой друг, надеюсь, что на том свете мы встретимся и побеседуем. Он умер, когда я был младенцем. Это Клайв Стейплз Льюис. Он однажды написал (надо быть англичанином или русским, чтобы такое написать): «Точек зрения может быть сколько угодно. Но чем ближе ты приближаешься к истине, тем меньше их остается. А когда приблизился совсем — остается только одна». Вот и все. Это очень просто. Если человек старается приблизиться к истине (а не говорит: «Да, но на это есть и другие точки зрения…»), — то он приблизится к одной точке, неизбежно. Так обязательно происходит. Нет, нет, любые заблуждения Господь нам прощает! Главное только — не лгать самому себе…

Махнач себе никогда не лгал — он считал, что ложь противна природе христианина. Он умел отбирать, синтезировать, брать от каждого мыслителя лучшее, и этот синтез явился той самой философией «русского национализма по Махначу» — классического национализма. Именно на этом пути определяется главная, осевая идея всей публицистики Владимира Махнача — идея Белой Имперской России как третьего пути между бездумным западничеством и бессмысленным изоляционизмом. Махнач станет одним из главных апологетов «никонианского проекта», то есть деятельности Патриарха Никона и его сторонников:

В 90-е годы у Махнача появились все возможности стать главным идеологом русского консервативного движения. Он обладал уникальной эрудицией, огромным авторитетом и совершенно несравнимой харизмой. Его теоретические разработки, глубокие, учитывавшие все нюансы мысли, стояли на порядок выше современных ему исторических и публицистических «штудий». Но реальность новой, либеральной России, оказалась для романтичного склада его личности слишком грубой и циничной. Коммунистов сменили либералы, и никакой третьей, «русской партии» не было. В 90-е годы т. н. «белые» патриоты повально шли объединяться с «красными», что для Махнача с его принципиальным антикоммунизмом было абсолютно невозможным. А 2000-е годы были для него уже совсем непонятны. И самой большой трагедией его жизни было то, что его читали и слушали кто угодно кроме тех, кто должен был это делать в первую очередь — представители самой политической власти. В этом смысле его опыт был наглядным примером того чудовищного разрыва между политической и интеллектуальной сферой, который до сих пор существует в нашей стране.

Однако, в этом свальном (иначе и не скажешь) смешении «белых» с «красными», и «белых» с псевдо-консервативными путинистами Махнач оставался самим собой. А ведь этому «смешению» поддались, в том числе, и некоторые бывшие его ученики и последователи: такую эволюцию проделали К. Фролов, А. Малер, Е. Холмогоров (последние два, правда, в начале 10-х годов частично избавились от иллюзий в отношении Путина). Владимир Леонидович «не повелся» на мишуру патриотических фраз и дутых «нац. проектов» новой олигархической группы, пришедшей к власти. И это одиночество, конечно, действовало на него угнетающе. Национализм становился «площадным», из него выхолащивался интеллектуализм…

Я не помню дня, когда произошел этот памятный для меня разговор. Вероятно, года за два до смерти Махнача. Но он раз навсегда научил меня держать спину прямо и смотреть в лицо любой опасности. Владимир Леонидович жил на Тверской, в дом №19, окна квартиры выходили на «Известия». Помню полумрак прокуренной комнаты. Большой стол, клеенчатая скатерть. Хаос газет, книжек. Пепельница. Голландская люстра-абажур, пыльные кресла. Высокие потолки. В этой квартире, между прочим, где когда-то жил народный артист СССР Дикий, на доме есть соответствующая табличка. Вообще, на этом доме много табличек — это дом с историей. Махнач курит, поглаживает свою ассирийскую бороду и смотрит на меня с прищуром. Мы пьем коньяк. За окнами гудит Большой Город, гудит Тверская. Мы говорим о фашизме.

Меня как-то спросил один батюшка, — своим неповторимым бархатным голосом, который зачаровывал нас на лекциях, а на экзаменах приводил в оцепенение, начал «великий и ужасный» Махнач, — мол, неужели вы не понимаете, что ваши статьи способствует росту фашизма в нашей стране?! — Дорогой батюшка! — ответил я ему. — Поверьте, это все абсолютно беспочвенные фантазии, ибо, положа руку на сердце, скажу Вам честно: я не знаю ни одного русского фашиста. Ну, вот правда — ни одного!»
Сумерки постепенно обволакивали комнату. За окном умирало летнее солнце.
Я, конечно, немного слукавил, — затянувшись очередной сигаретой, с улыбкой продолжил профессор. — Я не сказал ему, что, по крайней мере, одного русского фашиста я точно знаю. Это я сам!…

Владимир Махнач просветил не одно поколение думающих и действующих русских людей. Его имя уже вошло в пантеон национальных мыслителей России ХХ — XXI веков, его тексты изданы, у нас есть возможность прочесть их и даже прослушать его лекции. Невозможно не признать, что для столь разнообразного движения «новых белых» он был идеологом номер один. Будем ему за это благодарны. Но сейчас, в «ревущие 10-е», наследие Махнача востребовано как никогда: современный национализм кидает из стороны в сторону, и в самой правой среде нет столь необходимого нам единства. Сколько жгучих строк (а точнее, слов) посвятил Махнач столько желаемому им восстановлению единства! Поэтому он так много писал и говорил о фашизме — классическом, конечно, фашизме! — который и был для него идеологией единства (кстати, его тонкая мысль находила и опасности этого пути, о чем он, подобно Ильину, постоянно предостерегал русских людей). Но единства не было, и в конце жизни Махнач в наших долгих телефонных разговорах с горечью признавался (о, такое мог позволить себе только он!):

Что же это за народ такой, эти русские… Их учишь-учишь, учишь-учишь… А они всё никак не поймут!…

В то же время он всегда ругал за «пораженческие настроения» (меня в том числе), и был неизменным оптимистом. И умолял, заклинал не бросать это дело и после его смерти.

Я скоро умру. Вы клянетесь бороться дальше? И не сдаваться? Никогда, слышите? Ни-ко-гда!..

Как настоящий, потомственный ариец, сам Махнач был готов бороться до конца, даже в самой безвыходной ситуации. Поэтому часто заканчивал разговор фразой:

С Божьей помощью, мы победим!..

И книги подписывал неизменным пожеланием Победы.

…В разговорах с друзьями Владимир Леонидович не раз вспоминал, что в юности мечтал быть морским офицером. Вот и сейчас я мысленно вижу его гордую и подтянутую фигуру в ослепительно белом кителе с золотыми нашивками. Может быть, где-то в лазурных пространствах Небесной России он так и стоит на капитанском мостике — глядя вдаль и продолжая свою уже неземную мысль.

comments powered by HyperComments