В стране чудес Андрея Ренникова

Теперь или никогда, — именно так начиналась книга о немцах Балтийского края «В стране чудес» писателя и журналиста Андрея Митрофановича Селитренникова, взявшего себе псевдоним Ренников:

Двести лет Россия жила по немецкой указке. Двести лет немцы засоряли своими фабрикатами сокровищницу русской мысли, русской науки, русского творчества…

Таким неприятием к немецкой нации было пронизано всё его сочинение, которое автор издал во время Первой мировой войны, на волне, захлестнувшей Российскую империю германофобии^[1].

Как раз незадолго до этого события, в 1912 году, выходец из Кутаиси, Андрей Митрофанович приехал в северную столицу и устроился на работу к известному издателю А. Суворину в газету «Новое время». Через пару лет он, помимо уже упомянутого издания, выпустил и другой, не менее германоненавистнический, памфлет — «Золото Рейна»^[2]. Написанные легко и непринужденно, книги моментально раскупались. Правда, эта ненависть сыграла с писателем в будущем злую шутку. Но, обо все по порядку.

Путешествуя в начале ХХ века по Прибалтийскому краю, Ренников умышленно фиксировал все нюансы немецкого быта на этой земле. Попав в Ригу, а к слову заметить, город основан был именно немцами в 1202 году, он в первую очередь обратил внимание на немецкие промышленные предприятия города — фабрику красок братьев Гейтманов, замочную фабрику Герлитгауэр, фабрику красок Касселя, фабрику игрушек Лейтке. А ещё в начале ХХ столетия в предместье Риги, «в сосновом лесу, расположенного на песке» городские власти возвели резиденцию «Царский лес». Выстроили чудесные дома, провели великолепные улицы, устроили канализацию и электрическое освещение. Только вот названия этих улиц носили все немецкие названия: Тильзитская, Кельнская, Данцигская, Любекская. Да, что там улицы, возмущался автор, здесь стали латышские фамилии переводить на немецкий лад:

Одна латышка, носившая раньше фамилию Вавер, теперь имеет фамилию Эйхгорн; латыш Ассер назван в паспорте Барсом; фамилия Кальнин преобразовалась в Берга. А местный старообрядец Гусев, когда однажды спросили его имя, «без колебания ответил – Иоганн»…

Если же вам, когда-нибудь захочется отдохнуть от всего русского – от языка, обычаев, нравов, — продолжал Ренников, — поезжайте в Либаву, нынешний порт на Балтийском море Лиепая:

Вот город, где поистине не знаешь, куда попал: в Пруссию или Россию! Здесь даже официальная переписка идёт на немецком языке…

А на берегах «благословенной» реки Аа, которая несла свои воды мимо замка курляндского герцога Эрнста Бирона в Митаве (современный город Елгава), расположились в XIX веке губернатор и правительственные учреждения. Это был первый иностранный город, который увидел русский историограф Николай Карамзин во время своей поездки в Европу. В то время Митава была столицей Курляндского герцогства, и только спустя несколько лет после пребывания здесь молодого Карамзина, город вошёл в состав России. В своих «Письмах русского путешественника» историк вспоминал:

Мы остановились в трактире, который считается лучшим в городе. Тотчас окружили нас жиды с разными безделками. Один предлагал трубку, другой — старый лютеранский молитвенник и Готшедову «Грамматику», третий — зрительное стекло, и каждый хотел продать товар свой таким добрым господам за самую сходную цену. Француженка, едущая с парижским купцом, женщина лет в сорок пять, стала оправлять свои седые волосы перед зеркалом, а мы с купцом, заказав обед, пошли ходить по городу — видели, как молодой офицер учил старых солдат, и слышали, как пожилая курносая немка в чепчике бранилась с пьяным мужем своим, сапожником…^[3]

За сто лет здесь мало что изменилось, как сообщал своим читателям Андрей Ренников:

На каждого русского здесь приходится 1 еврей и 12 немцев, а в митавской думе 3 русских, 5 евреев, 15 латышей и 38 немцев…

И лишь один только из больших городов Прибалтийского края, по мнению автора, освободился в своем самоуправлении от немецкого владычества – это Ревель, первое упоминание о котором относилось к далекому 1154 году. Только спустя семьсот лет этот город стал называться Таллинн. Домский собор, заложенный в XIII веке, всегда являлся главным зданием города. На его территории были похоронены многие рыцари, а также здесь обрёл последнее пристанище российский мореплаватель, под руководством которого была проведена первая русская кругосветная экспедиция, Иван Федорович Крузенштерн. Но «равнодушие ко всему русскому – ни для кого не составляет здесь тайны» — продолжал в своем исследовании наш автор. И в качестве примера процитировал окончание одной статьи, напечатанной в местной немецкой газете:

Жаль, что прекрасное солнце также с востока приходит к нам…

После окончания первой мировой войны, и даже после февральско-октябрьских революций германофобия Ренникова исчезла не сразу — она какое-то время продолжала существовать в его повестях и романах. В марте 1920 года он выехал из Новороссийска через Варну в Белград, где помогал сыну своего петербургского начальника — М.А. Суворину, который издавал здесь с 1921 по 1926 годы газету «Новое время». Андрей Митрофанович продолжал писать пьесы и комедии о жизни русских эмигрантов, имевшие успех и ставившиеся на сценах русских театров в Сербии, Болгарии, Франции, Германии, Швейцарии, Финляндии и Китае.

Получив приглашение в Париж, он устроился в газету «Возрождение» и свою колкую сатиру направил на высмеивание политической ситуации в Европе. Когда же Франция капитулировала перед Германией, писатель перебрался в Ниццу и стал публиковаться в «Парижском вестнике». Поначалу он ограничивался описанием тыловой жизни на Лазурном Берегу — очереди в магазинах, дефицит сигарет и вина. Да вот только газета нуждалась в ярких фельетонах, и когда-то германофоб Ренников с энтузиазмом стал восхвалять гитлеровскую Германию, чтобы «словом уничтожать её врагов».

Правда, делал Ренников — это так мастерски умело, что в национал-социалистической пропаганде замечен не был, поэтому после войны он спокойно вернулся к своей литературной деятельности. К сожалению, доживал свой век многими забытый писатель в доме русских инвалидов в Ницце и умер в ноябре 1957 года в госпитале «Пастер», так и не дождавшись операции, которая бы могла его спасти. Творчество его сегодня известно лишь слишком узкому кругу читателей, а его иронично-колкие повести и романы так и ни разу не переиздавались в наши дни.

Теперь или никогда…