Туринская лошадь | фильм Белы Тарра, 2011

Туринская лошадь — чёрно-белый художественный фильм, снятый в 2011 году венгерскими режиссёрами Белой Тарром и Агнес Храницки. Автором сценария, как и во многих других фильмах Белы Тарра, выступил венгерский писатель Ласло Краснахоркаи. Прологом к фильму служит история о Фридрихе Ницше, который 3 января 1889 года в Турине стал свидетелем избиения лошади извозчиком. Ницше бросился к лошади, обнял её, а после этого замолчал навсегда, последние одиннадцать лет своей жизни проведя в больнице для душевнобольных. Однако в дальнейшем история о Ницше отходит на задний план, и главным действующим лицом становится та самая лошадь. Лошадь живёт в бедной семье сухорукого крестьянина и его дочери. Действие фильма происходит на протяжении шести дней (анти-Творения), отличающихся друг от друга тем, что в каждый следующий жизнь на Земле всё больше останавливается, «угасает». Но что же случилось с лошадью и её хозяином? Об этом и расскажет фильм.

Фильм длится почти 150 минут, причём использовано всего лишь тридцать монтажных склеек. С помощью этого приёма режиссёр передаёт неторопливый ритм сельской жизни, её ритуальный уклад. В фильме всего два героя, отец и дочь, практически не разговаривающих друг с другом. Они держатся друг за друга, и если не станет одного из них — погибнет и второй. Фильм поднимает онтологическую проблему человеческого существования.

Титры —
Режиссёр: Бела Тарр, Агнес Храницки // Продюсер: Габор Тени // Автор сценария: Бела Тарр, Ласло Краснахоркаи // В главных ролях: Янош Держи, Эрика Бок, Михай Кормош // Оператор: Фред Келемен // Композитор: Михай Виг

Остается масса непроговоренных, замалчиваемых эмоций! Напряжение только возрастает, а история становится увлекательнее. Они смотрят в окно, как мы смотрим в телеэкран: все мы чего-то ждём, но ждать нечего — ничего не произойдёт… Да, все их действия повторяются. А наши — разве нет? Мы встаем с кровати и одеваемся каждое утро, но никто не называет это кошмаром. Тем не менее что-то не в порядке, что-то разладилось в мире, и это чувствуем мы все. Я никого не осуждаю — я и сам в числе виноватых. Так трудно вынести монотонность повседневной жизни. Отвечая на вопрос «Что случилось с лошадью?», мы начали размышлять: у лошади был хозяин, и у него, возможно, не было правой руки, а по дому ему помогала дочь. Возник треугольник: лошадь, извозчик, его дочь. Они держатся благодаря друг другу, упадёт один — погибнут остальные. Об этом мы и думали, а не об универсальных вопросах. О том, как трудно и страшно жить, если каждый день необходимо ходить к колодцу за водой, зима ли на дворе или лето. Это простая и ясная тема. Проще не бывает.

Я снимаю фильмы уже тридцать четыре года, и это довольно долгий процесс. Когда я начинал, меня интересовали социальные проблемы: я был молод и думал, что смогу изменить мир, победив противников и сломав все преграды. Прошло время, и мне пришлось понять, что проблемы гораздо сложнее — они носят онтологический или даже космический характер. А сегодня у меня осталась единственная мысль: тяжко жить, и я не знаю, что предпринять и что меня ждёт. Уверен я лишь в одном — конец близок. Именно поэтому ещё до начала съёмок я знал, что «Туринская лошадь» будет моим последним фильмом. Я доделал мою работу. Она завершена, упакована и запечатана. Хватит. Пора чем-нибудь другим заняться.

Я счастлив, когда кто-то мне говорит: «Ваш фильм печален и депрессивен, но он полон энергии и силы, которые сделали меня счастливым». Будь я пессимистом, я бы не снимал кино! Пошел бы и сразу повесился, как должен поступить подлинный пессимист. А я верю, что кто-то пойдёт смотреть мой фильм через двадцать или даже пятьдесят лет. Что это, если не оптимизм? Особенно учитывая нынешнее состояние мира… Однако, не собираясь покончить с собой, я вынужден признать, что не удовлетворен ни жизнью, ни миром, ни кинематографом.

Ни одного слова Ницше мы не позаимствовали. В фильме есть только невидимая тень Ницше. Она была нам необходима! Гость говорит, как Ницше, что Бог мертв, и это отправная точка. Но потом он начинает рассказывать о разрушении мира и о том, как в этом участвует Бог. Это уже слова нашего персонажа, а не Ницше.

Апокалипсис должен быть огромным, громким, значительным событием. Но в моем фильме конец света наступает тихо, незаметно, в полной тишине. Наступает ничто. Апокалипсис — это что-то, а мой конец света — ничто, понимаете разницу? Смерть — самое страшное из явлений. Я видел не раз, к сожалению, как умирает человек или животное. Знаете, что самое ужасное в смерти? Кажется, будто ничего особенного не происходит, а при этом твоё сердце разбито и мир исчезает.

Пейзаж — один из главных персонажей в каждом моем фильме. Для «Туринской лошади» мы нашли маленькую ложбину и холм с одиноким деревом. Сразу понял, что ничего лучше не будет. Но нам был необходим дом, а его там не было! Я не переношу искусственные декорации, поэтому мы построили настоящий дом, используя старинные обтесанные камни и старые куски дерева, позвали стариков-строителей… Разумеется, мы старались быть перфекционистами и пытались воспроизводить архитектуру тех времён во всех подробностях. Потом вырыли колодец. Настоящий. Потом построили амбар. И отправились на поиски подлинного реквизита. Когда мы его собрали, перед моими глазами уже стоял будущий фильм.

Лошадь мы нашли в маленьком городке в глубокой венгерской провинции, на лошадином рынке. Ужасное место. Я увидел её и тут же сказал: «Вот она, наша туринская лошадь». Но кобыла уже была продана! Её новый владелец оказался жестоким и сильным человеком, который тут же принялся её бить, поскольку она отказывалась трогаться с места. Я остановил его, в точности как когда-то это сделал Ницше… Ситуация была очень похожей на описанную в фильме. Даже в деталях. Мы перекупили лошадь и сняли с ней нашу картину. Сейчас она жива-здорова, обитает в засекреченном месте — в прекрасном обширном поместье, ей восемь лет, она беременна и прекрасно себя чувствует.

В этом фильме меньше планов, чем обычно, но камера больше двигается. Я никогда не использую приближение, я его ненавижу: камера на самом деле перемещается в пространстве, а не имитирует движение. К монтажу я прибегаю крайне редко. Он ломает все напряжение, разрушает ритм. В моих фильмах все сконструировано, но напряжение реально: его причина — не формальные ухищрения, а психология характеров. Моя палитра включает чёрный, белый и все оттенки серого. Мне удобно и приятно работать с этими цветами.