Кремль — край или κρημνός?

Слово «кремль» впервые встречается в записи Воскресенской летописи под 1331 г., в известии о пожаре Москвы. «Въ лъто 6839 мъсяца маiа 3, бысть пожаръ на Москвъ, Иогоръ город Кремль». П. В. Сытин приводит летописную запись под 1354 г., где при описании одного московского пожара кремлевская крепость названа Кремником: «Погоре город Москва, Кремник весь». Некоторые считают, что названия Кремль и Кремник были синонимичны, поскольку  при описании   пожара в 1365 г. крепость снова названа Кремль: «Погоре посад весь и Кремль, и Заречье». Историк Москвы и Кремля С. П. Бартенев отмечал, что после возведения Дмитрием Донским в 1367 г. каменных стен Кремль получил название каменного города, после сооружения каменной стены Китай-города в 1535—1538 гг. он получил наименование старого каменного города, а само название Кремль утвердилось, установилось лишь по возведении в 1589 г. стен Белого города.

Гипотез о происхождении слова кремль было немало.
Фасмер предлагает соотносить слова «кремль» и «кремень»^[1].
В. И. Даль указывает на слово «кремлевник», в областном говоре обозначающее хвойный лес на болотистом месте. В словаре В. И. Даля можно увидеть ряд диалектных слов, связанных, по мнению ученого, именно лексемой кремль: кремлевник «хвойный лес по моховому болоту» (в архангельских и вятских говорах), кремь — лучшая. часть заповедника, крепкий и крупный строевой лес // кремлевое дерево «дерево на краю леса, выросшее одиноко и на просторе, крепкое строевое дерево».
Историки И. Е. Забелин и М. Н. Тихомиров считали, что слова «кремль», «кремник», «кром» связаны с тем, что древнерусские крепости были деревянными рублеными укреплениями. Забелин при том, ссылался на областное северное слово «кремь», означающее «крепкий и крупный хвойный лес, растущий в заветном бору среди моховых болот». Известно, что и в летописи о начале постройки московского Кремля сказано:

заложите рубити…

Согласно наиболее распространённому предположению — Кремль произошёл из древнерусского слова кремль и производного нрем(ь)никъ и означает крепость внутри города. Сторонники мнения, что кремль — это «внутренняя крепость, крепость внутри города, а не просто «рубленое укрепление», считают, что пока вокруг древней маленькой Москвы не возник посад, крепость не называлась кремлем, а просто городом — «мая древян град». Они ссылаются на «Повесть временных лет», где летописец извещая о набеге на Москву в 1177 г. рязанцев, говорит:

Глъб в ту осень приъха на Московь и пожже город весь и села…

В «Топонимии Москвы»^[2] читаем интересное сопоставление слов «кремль» и «край»:

Вероятно, слово кремль входило в активное обращение уже тогда, когда город разрастался и необходимо было указание на границы первоначальной крепости. Может быть, именно в этом названии содержалось указание на край, рубеж городского центра.
Слова кремль, кремник, кром родственны слову крома, которое значит «край, рубежная полоса, граница». В этом случае кремль — это постройка, ограниченная укрепленным рубежом, границей. В указанном значении слово крома и его производные кромка, кромина, кромища были распространены, по свидетельству В. И. Даля, повсеместно. И сейчас некоторые из них известны, например в говорах Урала: крома «край, конец чего-либо». В современном русском литературном языке слово кромка помимо значения «продольный край ткани, узкая полоска по краю ткани» сохранилось, например, в словосочетании кромка льда. Это слово выступает как термин в плотницком деле — «продольный край доски»; в швейном производстве употребляется слово покромка — «край ткани». Слова кромина и кромища в литературный язык не вошли и ныне воспринимаются как диалектизмы. Однокоренными словами с кромка являются и кроме, укромный, скромный.
Слово крома «рубеж, край, граница» отмечено в составе ряда русских топонимов, названий населенных пунктов и рек. Наиболее известным является старинный город (а ныне — село в Орловской области) Кромы на реке Кроме. Этот гидроним упоминается в «Книге Большому Чертежу» в форме Кром, Крома и Кромы. Река Крома была своеобразной границей, на которой еще до постройки города было городище, и на это городище регулярно высылались «сторожи» — наряды сторожевой службы из городов Карачева и Орла. А за рекой Кромой и соседними приграничными, «украинными» территориями начиналось Дикое Поле, откуда постоянно совершались набеги на русские города. Известны и другие топонимы с этим корнем. Так, например, в писцовой книге XVI в. по Каширскому уезду можно найти реки Кромищу и Кроминку, реку Кромницу, а на ней — деревню Кромницу…

Крайне примечательной выглядит версия, предложенная А. М. Кубаревым, в которой он пылко оспаривает академика Грота, утверждающего, что слово «Кремль» происходит от Псковскаго «Крома», который, «не как собственное, а как нарицательное имя означает всякую крепость». Согласно мнению А. М. Кубарева «Кремль» произошло не от псковского слова «кром», а от греческого «κρημνός» — крутизна. Об этом он публикует в сборнике «Чтения в обществе истории и древностей»^[3], 1873, № 4 очерк, на основе своей переписки с М. П. Погодиным^[4].

А. Кубарев:

Мое мнение то, что название «Кремль» происходит от Греческ. слова κρημνός, что значит: крутизна, крутая гора, возвышающаяся или над оврагом, или над морским и речным берегом, и потом вообще всякое гористое и возвышенное местоположение.
История говорит нам, что это слово получило начало при Калите. И здесь я не могу скрыть моего удивления, что Карамзин, нашедши в одной рукописи того времени другое его название «кремник», не усомнился допустить производство его от «кремня». Как мог, столь великий знаток Русскаго языка, столь великий критик, впасть в такую ошибку? Ибо:

1. Если бы это слово действительно происходило от «кремня», то производное «кремник» утвердилось бы навсегда, в чем нет никакого сомнения; однако ж, оно не осталось в этом виде, а перешло в «кремль». Есть ли между сими словами какое ни будь отношение?

2. Если это слово происходит от «кремня», то что подало повод производить название этой горы, или возвышенности, от слова «кремень?» Можно бы было это допустить, если б это была какая ни будь кремнистая гора; но можно ли это сказать о нашем «Кремле», котораго почва вовсе не представляет ничего кремнистаго? Старожилы еще помнят, когда окраины этой возвышенности были выравниваемы и облагаемы дерном после 1872 г. Заметил ли кто ни будь здесь грунт сколько ни будь кремнистый? Может быть и выкапывались здесь какие ни будь кремешки, но столько же, сколько и во всяком другом месте.

3. Наконец  не употреблено ли это слово в переносном смысле, и не означает ли какое ни будь столь крепкое место, что оно подобно кремню по твердости своей почвы? Но в таком случае многия гористыя места назывались бы у нас «кремлями», или «кремниками». Но этого нет. Гора, на которой построен Киев, далеко превосходит Московскую, и никогда не носила названия «Кремля».

Итак это слово родилось в Москве. Вот первое, что нам несомненно известно.
Теперь, по аналогии Русскаго языка, Греческое слово κρημνός должно в своем окончании перейти в «кримн» или «кремн»; ибо Греч. η, в протяжном произношении сей буквы, легко переходит в е, как древние Греки, вероятно, ее и произносили. Но как окончание «мн» тяжело для Русскаго выговора, то вот почему в упомянутой летописи оно выражено производным словом «кремник»; очевидно, что ударение писец удерживал на первом слоге, а не на последнем «кремник», как Карамзин несомненно читал. Но, несмотря на то, правильное окончание удержалось. Только в следствие требований Русской евфонии в двух последних буквах согласная н, смягчена заменою согласной л, и в этом виде утвердилось у нас навсегда. Без сомнения, никто не подумает, что мы при Калите не имели сношений с Греками. После Св. Петра Митрополита был преемником его при Калите же, Грек Митрополит Феогност, муж почтенный и книжный, как видно из летописей.

М. П. Погодин:

Буква л есть вставная и не принадлежит собственно слову; вставляется она по свойству нашего Великорусскаго наречия, и Добровский, отец Славянской грамматики, причисляет ее к его отличительным признакам; мы говорим: корабль, земля, поставлен, вместо корабь, земя, поставен, как говорится в Западных наречиях За то сии последния вставляют, Бог знает по чему, в другия слова д, и говорят: садло, крыдло, правидло, модлитися, вместо наших: сало, крыло, правило, молитися.
И так первоначальное имя звучало «Кремь»…
Во вторых: имя «Кремля» встречается в первой раз, по свидетельству Карамзина, в 1331 году, то есть, в княжение перваго Московскаго Великаго Князя, Ивана Даниловича Калиты:

Погоре (в 1331 году) Мая в 3 день город «кремник» на Москве…

Так сказано в Троицкой летописи, свидетельствует Карамзин. В ныне, так называемой, Троицкой летописи, напечатанной при Суздальской, по Лаврентьевскому списку, этого известия нет. Если эти слова принадлежат харатейному Троицкому списку, сгоревшему при Французах, то они тем важнее.
Желательно было бы иметь собрание всех мест из летописей и прочих источников, по крайней мере, старых, хоть до XVI столетия, где употребляется слово «кремль», или «кремь». Я знаю только Псковскую летопись, из коей видно, что Псков имел свой «кром». Вот первое, кажется, место по списку Бантыш-Каменскаго:

В лето 6901 (1393) заложиша Псковичи перши у «крему» (в Синодальном списке у «крома») стену каменную…

А прежде крепость звалась в летописи обыкновенно «детинцем», на пример под г. 1320:

Бысть пожар велик в Пскове… а детинца Святая Троица ублюде (1320)  // Того же лета (1412) Псковичи мост… другой новый нарядили над греблею на «кром» ко Святей Троице // Под г. 1417: «Псковские посадники… других наимитов — наяша, и поставиша костер (башню) на «крому» от Псковы // Под г. 1420: Поставиша костер на «крому» от Пскове…

Был ли Псковский «Крем» подражанием Московскому? Могу сказать только, что Митрополит Феогност, преемник Петра Митрополита, имел отношения ко Пскову.
Если бы к каждому ученому изданию прикладываемы были указатели, как то делается во всех литературах (где без указателя и стыдятся выпустить издание), то такия справки не стоили бы никакого труда, но этого у нас не соблюдается.
Разберем теперь показания И. М. Снегирева в его «Памятниках Московской древности»:

«Кремлями» назывались но только многие Великороссийские, но и прежние Татарские города…

В каком смысле он употребляет здесь слово «город»? Какие города Великороссийские и Татарские назывались «кремлями?»:

Как Таврида слывет «Крымом», т. е., крепостью, по имени замка, где жили Ханы, то и «Кремль» едва ли не однозначителен с «Крымом». И Немецкие и Польские писатели (какие?), в начале XVII века, называют эту часть Москвы «Крымгородом (Krymgrodo, Cringorod) // С этим именем и предметом сходны также «Кромны» — второй город в Новегороде на Софийской стороне, между первым и третьим…

Я не помню этого названия в Новгородских летописях. Справился теперь у Евгения и Красова, — и также не нашел.

С ними сходен в Вильне древний замок или крепость «Kramny zamek», от «kram», лавка, и созвучно Средне-Латинское слово «crenellus», стенный зубец…

Последния слова должно считать, кажется, простыми созвучиями, и принимать их в соображение не следует
«В чертеже Москвы Царевича Феодора Годунова и избирательной грамоте Михаила Феодоровича на царство этот город, едва ли не в первый раз, назван «Кремлем» (с. VI).
А упоминовение Троицкаго списка в 1334 году?
Вот все, что я мог второпях найти в ответ на ваше замечание, которое, заключаю, кажется мне вероятнейшим.
Догадка ваша, за неимением лучших, вероятна: «кремь» происходит от Греческаго слова «кримнос», что значит круть, крутизна, крутое место.
Кстати обращу ваше внимание на наши «Крутицы», которыя, следовательно, представляют буквальный перевод вашего Греческаго «кремля».
Прибавить ли еще, что звук кр и в Греческом слове «кримнос» и в Русском: «круть», есть один и тот же?

А. Кубарев:

Представив письмо мое к М. П. Погодину и с его ответом, теперь обращаюсь к разсмотрению выше сказаннаго изследования почтеннаго Академика (Грота — редакция сайта) о производстве слова «Кремль». В самом начале своего сочинения почтенный автор, сопоставляя слова «кром» и «кремль», делает вопрос:

Не одного ли происхождения эти два названия, столь близкия одно к другому и по форме и по значению?..

По значению мы еще не знаем, а сколь они различны по форме, то очевидно всякому при первом взгляде на самое их начертание и на способ их произношения. И так мы видим, что тема сочинителя состоит в том, чтобы доказать их тожество относительно к словопроизводству. Приступим к разбору сих доказательств.
Прежде всего почтенный сочинитель обратился к самому месту рождения «крома» и представил те же слова из Псковской летописи, которыя выписаны выше в ответе М. П. Погодина:

В лето 6901 (1393) заложиша псковичи перси (у Μ. Π. перши) у Крома (по по другим спискам и у «Крема») стену камену…

И потом прибавляет:

А что имя «кром» (но, конечно, и крем, по другим спискам) действительно употреблялось в значении крепости вообще, доказывается одним местом Синодальной Библии 1499 г. (1 Паралип. I, 7), где сказано: «Обиташе же Давид в Крому»…

Здесь слово «в крому» соответствует выражению Вулгаты: «in arce». Но слово «arx» (от Греч. ακρος) не только означает крепость, но и гору, как это и видим в 5-м стихе этой же главы, где то же слово «arx» употреблено о горе Сионской, на которой Давид и основал свой, так называемый, град Давидов (см. Словарь Кальмета), в котором и жил. И так Латинские переводы здесь ни сколько нам не помогают. Нужно из самых летописей извлечь доказательства сего всеобщаго значения слова «кром» в смысле крепости. Но летописи не представляют нам таких доказательств. Есть достаточныя свидетельства, что такия укрепления назывались «детинцами», но чтобы назывались «кромами», таких доказательств нет. И так я не понимаю, какая нужда была сочинителю обращать это слово в имя нарицательное, когда мы знаем, что иногда и собственныя имена переносятся, по некоторому сходству, с одного предмета на другой, как, на пр. гора, на которой построен Нижний Новгород, в устах всех жителей называется «Кремлем», от Московскаго «Кремля», и остается так же собственным именем. Но вот что удивительно: в другом месте той же Синодальной Библии (1 Ездры 6, 2), где говорится о каком-то дворце царей Персидских (в нынешней печатной Библии употреблено здесь слово «палата», в Тремелевом переводе с Еврейскаго «regia»), находящемся, по мнению толкователей, в крепости Екватане, названо это место — кто бы ожидал этого? — словом «Кремль». Что же теперь мы заключим из сих двух имен, несходных как в произношении, так и в начертании? Одно ли и то же они значат, или каждое из них имеет свое особое значение? Обратимся прежде к «крому».
Так как в первом выше указанном месте Синодальной Библии сам переводчик истолковал это слово в выноске, написавши Русскими буквами: «ин арце, или в вышегородце», то спрашивается: означает ли этот вышегородец крепость, или только городок, устроенный на гористом месте? Обратимся теперь к другому месту выше сказанной Библии, где употреблено слово «кремль». Так как в сем месте говорится о каком-то важном государственном акте, который, будучи отыскиваем во всем Персидском царстве, наконец был найден в Мидийском городе Екватане, в находящемся там царском дворце, который несомненно составлял отдельное здание, то не вижу здесь никакого повода, чтобы разуметь под сим зданием крепость. Огсюда очевидно, что переводчики в названии сих мест употребляли слова по своему произволу и как кому вздумалось; по этому в решении нашей задачи их переводы вовсе для нас безполезны. И так нам ничего не остается, как искать значения слова «кром» в самом том месте, где мы в первый раз нашли его, т. е., во Пскове. Что оно там значило? Почтенный сочинитель утверждает, что так как «кром» есть имя нарицательное, означающее всякую крепость вообще, то и во Пскове не могло иметь другого значения. Но это не доказано примерами. Даже город «Кромы», по мнению самого сочинителя, получил название от речки «Кром». Стало быть, это есть название случайное, особенное, собственное имя, и принадлежит, как и многия названия городов, к терминам условным, т. е., таким, которые, без указания предмета, к коему относятся, для нас вовсе непонятны. Если бы это слово подлинно имело значение крепости, то при первом его произнесении оно было бы всякому понятно; а теперь оно понятно только тогда, когда прибавим, что этим именем называлась Псковская крепость. И Г. Ильинский, сочинитель «Историческаго описания города Пскова», ни как не осмелился бы отнести этого слова к какому-то хлебному магазину, а не крепости, если бы это слово было такое имя, которое означало бы всякую крепость. И так слово «кром» ни как не может быть нарицательным именем, так же, как и Московский «Кремль».
Не смотря, однако ж, на это, почтенный сочинитель, желая всячески утвердить в слове «кром» значение крепости вообще, решился собрать все слова, простыя и сложныя, одного с ним корня. Путь сомнительный, неблагонадежный и часто ложный. Вот, на пример, коренное слово «корм»; но этот корень дает от себя две отрасли, вовсе несходныя по своему значению. От одной отрасли сего корня происходят слова: «кормлю, кормилец», и многия сложныя; от другой слова: «корма, кормило, кормчий». А сколько и таких слов, которыя буквально сходны между собою, но различествуют по значению, так что в смысле оказываются совершенно противоположными? Как, на пример, «топить печь и топить в воде», если только первое не происходит от глагола «теплю, затеплю». Касательно слов сложных с предлогами не менее требуется внимания: так от слова «затворяю» мы не имеем простого «творяю»; не знали бы так же, откуда происходит сложный глагол «предваряю», если бы в Церковно-Славянском языке не находился глагол «варяю». И так надо твердо помнить, что между простыми словами есть слова, происходящия от одного корня, но различныя по значению, и что между сложными много таких, коих простыя совершенно не известны, или потеряны. В нашем языке, даже в древних летописях, находится слово: «сажень». Нелепо было бы производить это слово от глагола «сажать». Таким образом производство этого слова оставалось для меня не известным, пока я не увидел надписи на Тмутараканском камне, на котором это слово начертано «сяжень», а не «сажень». Тут мне пришло на мысль, не было ли в употреблении когда ни будь первообразное слово «сязать»^[4], от коего теперь в употреблении составныя слова: «осязать, досязать и досягать», при чем я не мог не вспомнить, что видал часто у крестьян, когда они, за недостатком искуственной сажени, измеряя дрова, поднимают руку вверх во всем ея протяжении от плеча и до средняго пальца и отсюда, из многократных опытов узнают, содержит ли кладка дров полную сажень. То же делают и в измерении поперечника сажени; только тогда протягивают уже обе руки горизонтально, и таким образом испытывают, сколько досягнули (достали) обе руки до той меры, из которой можно было бы заключить о надлежащей полноте сажени. Есть ли вероятие в моем предположении, оставляю судить другим. Но вот еще пример весьма, если можно так сказать, курьезнаго словопроизводства. Мы имеем два слова, буквально сходныя между собою, но по значению так далеко отстоящия одно от другого, как небо от земли. Эти два слова суть: «небо» — сфера, окружающая землю», и «небо во рту». Всякий видит, сколь различны оба эти слова по значению, и я думаю, что ни одном языке ее встретите двух столь различных предметов под одним и тем же именем. И, однако ж, они принадлежат к одному и тому же корню, и второе слово есть производное от перваго, нο где? В языке Греческом! Ουρανός небо, и от него Ουρανίσκος небо во рту. И так это последнее слово есть перевод с Греческаго! Хотя, для точнейшаго перевода, следовало бы перевести его не «небом», а уменьшительным словом «небочко», как и в Греческом. Так наши предки не только буквально заимствовали слова из языка Греческаго, который теперь у нас в таком пренебрежении, но даже, при недостатке своих собственных терминов, переводили их с Греческаго!

Теперь обратимся к тем производным словам от «крома», которыя, как полагает сочинитель, по самому значению своему заключают в себе понятие крепости, и тем ясно доказывают, что они происходят от «крома». И вот эти детки, наделяющие сего своего родителя, чем Бог послал, по силе помочь ко введению его во владение всеобщаго значения всякой крепости. Я выставлю их всех по порядку и с определениями сочинителя, как его собственными, так и заимствованными у других:

1.  «Нарицательное имя «кром» до сих пор не исчезло из языка, по крайней мере, в соединении с предлогом за: «закром» По словарю Даля, это слово означает забранное досками место, в виде неподвижнаго ларя».
(И так есть два вида ларя, один подвижный, другой неподвижный! Чем же они отличаются друг от друга? Впрочем, если дано место неподвижному, то чего бы уже стоило дать местечко и подвижному? Ведь и другой забирается так же досками, а это главное).

2. «Рядом с именем муж. р. «кром» есть еще имя женск. «крома», ломоть хлеба во всю ковригу (по Далю), или и вообще толстый ломоть чего ни будь (по Акад. словарю)». (Вот этот толстый ломоть хлеба во всю ковригу очень бы шел к делу, если бы прибавить слова: «самаго черстваго». Тогда бы это было подлинно нечто, похожее на крепость. Жаль, что лексикографы не прибавили этого слова. Но, конечно, им не было еще известно происхождение этой «кромы» от «крома», который означает какую угодно крепость, даже и крепость печенаго хлеба).

3. «И уменьшительное от кромы, «кромка», тот завершенный край материи, где нитка не высыпается, иногда же и просто край, койма и т. п.». (Признаюсь, не понимаю, к чему тут является «кромка» и ни как и понять не могу, что такое завершенный край какой ни будь крепости. He сомневаюсь, что и всякий читатель разделит здесь со мной мое недоумение. Впрочем, как сюда же относится и глагол «кромить» (см. § 7), то прошу обратить внимание на то, что там замечено мною).

4. Особенно любопытно записанное Востоковым (см. Церковно-Славянский словарь его) старинное слово «кромьство» — внутренность». (Чем же это слово особенно любопытно? Тем, что крепость имеет и внутренность, или тем, что устроивается внутри города? но это, кажется не всегда бывает, Известно, что весь Париж обнесен крепостью. И так, здесь внутренность есть самый город, а крепость его внешность; стало быть, это слово может относиться к крепости в особенных частных случаях, вообще же ко всякой крепости вовсе не идет, и по тому вовсе не любопытно).

5. «Из предложных имен сего корня заметим: «укромие», воздержание». (Как это слово, означающее воздержание, приложимо к крепости, этого не поймет никто.)

6. «Между другими частями речи того же происхождения первое место принадлежит наречию «кроме», которое собственно не что иное, как местный падеж имени «кром». Встарину это наречие встречалось еще в форме «кромь» (Словарь Востокова). Его значение было опричь, вне, в стороне». (Да и теперь оно значит то же. He уже ли почтенному сочинителю это не известно?)

7. «Присоединим к этому гл. «кромить» — отделять, огораживать, «закромить», на пр., гряду (поставить кромки, обнести досками, чтобы не осыпалось. Даль)». (Это слово, как означающее ограду, могло бы относиться к крепости; но так как это ограждение делается только для того, чтобы гряда не осыпалась, то что же в крепости может находиться такое, для чего нужно было бы устроить эту самую крепость, чтобы это нечто не осыпалось? Не для того ли, чтобы пресечь солдатам случаи к побегу?)

8. «И старинныя прилагательныя «кромный» и «кромешний — внешний». (Этих слов не следовало бы отделять от наречия «кроме».)

9. «Укромный (уютный, в Церковно-Славянском воздержный)». (Как эти слова относятся к крепости, ни как не придумаешь.).

10. «И скромный», (воздержный, в самом себе замкнутый), Ср. Чешск. kromni, частный». (Что такое крепость воздержная, замкнутая сама в себе, частная, не понимаем.)

Вот те производныя слова от «крома», из которых сочинитель составил следующее определение «крома» в смысле крепости. Из противоположности слов: «кромьство» (внутренность) и «кроме» (вне), «кромный» (внешний), следуеть, что понятие внешности не есть присущее в корне слова, и что «кром» означает только нечто отдельное, само в себе замкнутое, особо стоящее, а не именно наружное». Постараемся угадать, что все это значит.

Прежде всего сочинитель хотя заметил, что внутреннее («кромьство») и внешнее («кроме, кромный») противоположны одно другому, однако ж не желал вовсе устранить это внешнее в своем определении, и решился дать ему хотя маленькое местечко, по чему и дополнил свое определение следующими словами: «Понятие внешности придано производным от «крома» (крепости) по отношению содержания его к посторонним предметам». Но скажите же нам, какие есть еще внутренние посторонние предметы, к которым он относится? Воля ваша, а от прибавки этих слов ваше определение сделалось еще темнее. Потом говорите, что понятие внешности не есть присущее в корне слова. Но здесь вы противоречите сами себе: Вы сами принимаете слово «кроме» за местный падеж от «крома». Если же оно столь близко к крому, то между всеми его производными, сему наречию следовало бы дать первое место. Да и все другия слова, исключая «кромьство», не отвергают понятия внешности.
Но оставим сии непонятныя нам слова, и обратимся к тем, которыя нам понятны, вот они:

«Кром» означает нечто отдельное, само в себе замкнутое, особо стоящее, а не именно (к чему тут именно?) наружное…

Но если внутреннее, то какие же это внутренние предметы, к которым «кром» имеет отношение? этого не сказано. Что ж это за определение, и сколько в нем погрешностей:

1. Против слога в недостатке ясности.

2. Против логики, которой требования столь строги, что преступить их значит нарушить законы самаго ума. Наука требует, что бы в определении не включалось ни более, ни менее понятий, нежели сколько нужно для определяемаго слова. Вы хотите доказать, что «кром» означает укрепление какого ни будь места для защиты от неприятелей? Но в ваше определение, что это слово означает нечто отдельное, особо стоящее, входят, вместе с крепостию, и дом, и тюрьма, и сарай, и погреб, и какое угодно особо стоящее здание. Если же это относится только к предметам, находящимся внутри, то и к сундуку, и шкафу, и другим предметам, находящимся внутри дома. Но не буду об этом более распространяться.

3. Наконец этому слову противоречит самая действительность и опыт. Неуже ли мы допустим, что, на пример, крома хлеба, кромка, замыкающая холст, закром для ссыпания муки, произошли от «крома», означающаго крепость? Но эти предметы суть предметы самой первой необходимости, и имена их были уже известны в деревнях и селах гораздо прежде, нежели Псковские граждане вздумали основать свою крепость. Что ж отсюда следует? То, что для этих слов слово «кром» есть только корень или коренной слог, не имеющий сам по себе никакого смысла, как и многие коренные слоги, или звуки, что всякому известно.

Верная этимология требует, чтобы первообразное слово (не корень) было сходно с своими производными не только по звукам, но и по значению. Но из выше приведенных сочинителем слов не имеет ни одно ни малейшаго отношения к крепости, хотя имеет один и тот же корень, не заключающий в себе никакого смысла. И так слово «кром», данное Псковской крепости, родилось или случайно, как и многия имена городов, или заимствовано от какого ни будь другого здания или местности, в следствие какого ни будь сходства, как, на прим., от Московскаго «Кремля». Как бы то ни было, только «кром» есть имя собственное, а отнюдь не нарицательное, как и «кремль». Даже и нарицательное имя «холм» делается узко собственным, когда говорится об известном городе. Что же касается до этого метафизическаго «крома», придуманнаго почтенным сочинителем, то он, конечно, принадлежит к разряду тех крепостей, которыя называются по Французски Châteaux en Espagne!
Теперь, переходя к слову «кремль», почтенный сочинитель говорит, что:

повод к сближению обоих названий (т. е., «кремля и крома») заключается уже в том, что самое слово «кром» в Ермитажном списке Псковской летописи написано однажды «крем»…

Но мы видели в выписке Μ. Π. Погодина, что и в других списках употреблено это же слово. Далее, приурочивая свой «кром» к нашему «кремнику» (другое название «кремля», только в другой форме), он говорит (стр. 270): «Здесь кремник, кажется, есть не что иное, как видоизменение слова «кром», чрез изменение прилагательнаго «кромный» или «кремный». (Кому известно значение сих прилагательных? Но мы доверяем вполне сочинителю), т. е., замкнутый в себе, огорожеишый». (Мы уже видели это определение выше.) Это доказательство он подкрепляет еще ссылкою на слова П. М. Строева, который, в своем Указателе, при «Выходах Царей», говорит, что в выше упомянутой Троицкой летописи могло быть написано и «кромник», т. е., вместо «кремник»). Ибо цитадель Псковская называлась «Кром». Что хочет дать нам разуметь в сих словах своих почтенный Павел Михайлович? Не то ли, что писец Троицкой летописи сделал здесь ошибку, написавши «кремник» вместо «кромник ?» т. е., что писец мог и соврать? Да, мог и соврать, по тому что писцы часто и врали; к счастию, с нашим писцом этого не случилось, и он в этом месте ни сколько не сделал ошибки, написавши слово кремник:

1. потому, что ни как нельзя думать, чтобы он сам выдумал это слово, а без всякаго сомнения он слышал его и у других;

2. потому, что коренная гласная е сохранилась и в другой форме сего слова «кремль», тождественной с словом «кремник», по производству и значению, как увидим после;

3. так как из предложенной поправки Павла Михайловича («кромник» вместо «кремник») нельзя не предполагать, что слово «кром» не только по имени, но и по значению своему, столь же было известно писцу, как и ему самому, то я удивляюсь, по чему бы этому писцу не внести прямо и без всякой перемены в свою летопись, это слово «кром», а превратить его, как по предположению Павла Михайловича, ему следовало сделать, в слово «кромник», коего даже и в самой Псковской летописи нигде не встречается?

Скорей можно было бы предположить, что этот умный и книжный писец, если бы и написал слово «кромник», то сделал бы поправку ошибочно еще прежде его каким ни будь неискусным писцом написаннаго слова «кремник», как это сделал в наше время (к сожалению, позненько) Павел Михайлович. Но отсюда следует, что и слово «кремль» должно было бы обратить в «кром». И так слово, уже столько веков господствующее в устах всего народа, слово, сделавшееся для него священным по великим воспоминаниям, произошло, по мнению Павла Михайловича, от ошибки писца? Подумал ли он об этом хорошенько? Здесь, к великому удовольствию нашему, и почтенный сочинитель новейшаго изследования, хотя и одобряет главную мысль Павла Михайловича, однако ж не во всем с ним соглашается; вот слова его (стр. 270): «Слово «кремль», по замечанию Г. Строева, в наших исторических актах встречается не прежде времен Федора Ивановича: но следует ли из этого, что и в народе оно не употреблялось ранее? Доказательство, что оно было известно и до указанной Г. Строевым эпохи, представляет опять Синодальная Библия 1499 г. в 1 Ездры 6, 2, где имя «кремль» придано Екватане. По всей вероятности, слово «кремник» было известно народу, но позднее сократилось в «Кремль», и уже эта форма вошла в язык книжный». Прекрасное замечание! Как мы за него благодарны почтенному сочинителю! Мы только несогласны в том, что «кремник» произошло прежде «кремля», и думаем, что они произошли в одно время, как увидим. Но что до того, которое из сих двух слов произошло прежде, когда и то и другое служит ясным доказательством, что ни одно из них не происходит от слова «кром»? И так, чтобы доказать, что во Пскове действительно существовала какая то крепость, которая называлась «кромом», нужно свидетельство самой истории. Если этот «кром» занял в Пскове место бывшаго там детинца, то есть основание заключать, что он действительно был крепостию; и так надлежало отыскать его место и решить вопрос, по чему бывший детинец получил новое имя: «кром»? и когда получил его? Наконец, не излишним было бы почтенному изследователю обратиться и к древнему описанию осады Пскова Баторием, и посмотреть, поминается ли в этом описании о «кроме» как о крепости. Если же нет, то это показывает, что в конце XVI столетия имя «крома» уже исчезло. Карамзин, в самом начале своего описания сей осады, упоминает о Кремле Псковском, среднем и большом городе, и пр., но ни в своем описании, ни в замечаниях, нигде не выставляет имени «крома». И так в это время «крома» уже не было во Пскове. Во вторых, что еще для нас важнее, доказать, что и наш «кремль» или «кремник» (мы разумеем здесь самую местность) еще в самом начале был такою же крепостию для Москвы (ибо Москва уже существовала), только не имела имени ни Кремля, ни Кремника до устроения Псковскаго «Крома», от коего в последствии и получил название «Кремля». Но это нелепица! Если буквально следовать летописям, то мы этого не видим. Из перваго известия летописей:

Погоре в 1331 г. город кремник на Москве (т. е., в Москве, как говорят иногда: «С Москвы», вместо «из, или от Москвы»),..

это слово не может означать крепости, а только одну отдельную часть всего города, как и теперь Москвичи употребляют это слово о рядах Стеною эта часть города обведена уже после. И вот, в подтверждение нашего мнения, еще важнейшее свидетельство, приведенное Карамзиным из летописей (т. е., из нескольких, и так вполне достоверное):

Ноября 25 (1339 г.) заложен град Москва, дубовый, а кончаша на весну в великое говенье…

И так, вот когда, и уже восемь лет спустя после пожара кремника, обведена дубовая стена, и не около одного Кремля, но и около всего города. Несомненно, тогда город был очень невелик и, следовательно, легко было заключить в одну стену и всю прилежащую часть к Кремлю; но какое пространство обнимала эта стена, нам не известно. Но и такую стену, окружающую весь город, можно ли назвать цитаделью, оставляем судить другим.
Далее, настаивая на том, что слово «Кремль» означает крепость, автор говорить:

Впрочем, это, или подобозвучное имя в значении крепости, было известно не одним Русским, а и другим Славянам, по крайней мере некоторым, как видно из следующаго стиха народной Хорутанской песни: «Oj ti preljuba kremliza, ki si naša braniza»…

Ho здесь следовало бы сказать, к какому городу, или крепости относится слово «кремлица». Сюда же, по словам сочинителя, относится, вероятно, и название древней Венгерской крепости Kremnitz (Кремница — кремник). Потом присоединяет к сему еще и названия многих древних городов Русских и селений, как то: «Кременец, Кременчуг, Кременск, Кремлево» (селение)^[5] и другие, которыя мы здесь опускаем и утверждает, что и в этих именах основное понятие есть именно то, которое заключается в слове «кром», т. е., понятие места огороженнаго, обнесеннаго стенами. Но здесь сочинитель противоречит самому себе; в выше приведенном общем определении слова «кром» он сказал, что оно означает в себе нечто особо стоящее и пр., а не именно наружное. Но стена есть именно нечто наружное. По этому город, обнесенный стеною, будет в одно и тоже время нечто и не именно наружное и именно наружное. Но мы охотно извиняем это в почтенном сочинителе. В таких отвлеченных, метафизических, определениях иногда впадали в противоречия и великие философы, а по тому обратим теперь внимание на последнее и важнейшие доказательство сочинителя, на котором он утверждает свою тему. И так:

Чтобы убедиться, говорит он, в этимологическом родстве «Кремля» с «Кромом», надобно разсмотреть первое из этих слов: 1) со стороны его значения, и 2) со стороны его формы…

Этот пункт так важен, что, как мне кажется, с него бы следовало и начать почтенному сочинителю свое изследование, чем терять время в приискивании слов, вовсе не подходящих к делу.
И так, для определения значения сего слова, почтенный сочинитель приводит следующия слова:

1. «кремь», которое, по Академическому словарю, означает ту часть засеки, где ростет лучший строевой лес; следовательно, по словам сочинителя, нечто выделяющееся из целаго;

2. «кремлевое дерево», которое ростет на краю леса, крепкое, здоровое, по словарю Даля;

3. «кремлевник», хвойный лес на болотистом месте, по словарю областному.

К чему все это, не понимаю. Или к тому, чтобы доказать, что наш «Кремль» есть нечто выделяющееся из целаго? Положим так, но все, однако ж, он не на краю города и не на болоте.
Касательно формы сего слова, почтенный сочинитель говорит, что, «для удостоверения в возможности его родства с именем «кром», стоит только припомнить, как часто в Славянских наречиях одни и те же слова, или слова одного корня, принимают в помощь, при своем образовании то о, то е, на пр., мор — смерть, воля — велеть, и пр. Неправда! Эти слова не одного и того же значения, хотя и одного корня; воля есть θέλημα, voluntas, желание, откуда и глагол: «изволити» выражается в Греческом еще и другими словами: изволмся и мне, ίδοζε καμοι, и др., близкими по значению; но «велеть» имеет другое значение., Греч. κελεύω или, как еще в Св. Писании προστάσσω. «Делить» же, по моему мнению, не происходит от доля, но на оборот, от делить — доля. И «смерть» не происходит от мор, который имеет свое производное морить, а смерть происходит от неупотребительнаго «мереть — умереть»; и так слово «мор» есть, как говорят грамматики, слово действительнаго значения (significatio activa); a «смерть» имеет значение страдательное (sign, passiva или media), точно так же содержатся между собою и слова «звонит» и «звенеть»; так же и делить означает действие, а доля то, что отделено. И так сии производныя тогда только изменяют гласную своего корня, когда изменяют свое значение, впрочем же обыкновенно ее удерживают, как гроза — грозит, молот — молотить. Но, может быть, есть и исключения; но к чему же здесь все сии, изменяющия коренную букву, производныя слова? Всякий подумает, что сочинитель желает доказать, что и наш «Кремль» есть слово производное от слова «кром», а не коренное, самостоятельное. Но этого доказать нельзя никоим образом, основываясь на перемене только одной коренной гласной и видя, что каждое из них (и в особенности «Кремль») имеют свои собственныя производныя, удерживающия гласную каждое своего кореннаго слова. Но и сам сочинитель не выразился об этом решительно, и по тому присовокупляет, как употребление всем известное, что есть слова, которыя в одном Славянском наречии являются с о, а в другом с е, на. пр.: осень, озеро, олень — есень, езеро, елень, и пр. Т. е., по его мнению, и слово «кром» так произносимое во Пскове, произносилось в Москве как «кремь» (для евфонии «кремль»). Это идет к делу, хотя этим оно еще не решается, но тому что, в силу сего положения и «кремь» или «кремль» имеет столько же прав на первенство, как и «кром», и еще не решено, который из них должен уступить свое место другому. И, однако ж, из всего того, что было доселе высказано, вышло следствие противное. A именно: вдруг, не известно, по чему и откуда, родилась у сочинителя мысль доказать, но не то, чего мы ожидали, т. е., что «кремль» и «кром» суть одно и то же слово, разнящееся только в областном произношении. Нет: сочинитель решился положительно утверждать, что «кремль» отнюдь не есть такое же коренное, самостоятельное, слово, как «кром», а от него производное и, стало быть, ему подчиненное. А чтобы решить это дело без всяких околичностей, без всяких доказательств, одним разом, он выражает мысль свою в следующем примере: «Кремль» — по причине вставочной буквы относится к «крому» точно так же, как «граждь» (Церк.-Слав., ограждение) к «граду». И сими словами оканчивает свое изследование. Что же мы заключим из этих слов? Нам ничего не остается, кроме удивления, в разсуждении способа, употребленнаго сочинителем для сего новаго производства «кремля» от «крома». Нам казалось, что сочинитель истощил уже весь свой запас слов производных от «крома», начиная от закрома и до тьмы кромешней, и, однако ж, он придумал еще какой-то новый способ для доказательства происхождения «кремля» от «крома» в одном каком-то, вовсе не подходящем сюда, примере. «Кремль», по его словам, происходит от «крома», как «граждь» от «града». Но не уже ли он не приметил, что производное «граждь» удерживает коренную букву своего первообразнаго, а «кремль» и «кремник» имеют свою коренную в гласной е? И так, пример, приведенный сочинителем, по форме своей, вовсе не идет сюда.

Теперь разсмотрим его относительно содержания. Сам сочинитель говорит, что хотя «граждь» и происходит от града, однако ж значит ограждение, ограда, а отнюдь не самый город, так что город может быть и без ограды, и ограда может принадлежать и всякой местности. Теперь спрашивается: в каком же отношении будет «кремль» к своему родителю «крому»? и что он будет значить? Если «граждь», производное от «града», не имеет, однако ж, значения города, то и «кремль», производное от «крома», не должно иметь значения крепости, как производное от «крома», в силу указаннаго примера. И так, если мы теперь спросим сочинителя: что же значит наш «Кремль», то не сомневаемся, что он, сравнивая свой пример, как отнюдь не приложимый к производству «Кремля», необходимо станет в тупик и не найдется, что отвечать нам. Если же будет настаивать на том, что «кремль» так же означает крепость, то мы скажем ему: выкиньте же ваш пример, который ни по форме, ни по содержанию, здесь места иметь не может. И так, чтобы доказать, что «кремль» происходит от «крома» сочинителю нет другого средства, как только доказать, что «кремль» есть тот же «кром» и значит так же крепость, только изменивший в е коренную букву о, в следствие областнаго Московскаго выговора. Другого средства нет. И так пусть попытается. Что же касается до выше приведеннаго сочинителем примера, то всякий знает, что и здесь требования науки столь же строги, как и в составлении определений. И здесь требуется, чтобы сравниваемые предметы в содержании и форме были сходны совершенно во всех частях своих, Если же пример, предложенный для сравнения, не включает в себе всего того, что требуется наукою для полнаго и совершеннаго сходства с сравниваемым предметом, то такой пример никуда не годится.
Теперь я попрошу позволения у почтеннаго сочинителя обратиться к нему с следующими словами: Если уже Вы столько были убеждены в верности и силе сего последняго вашего доказательства, что считаете его почти неопровержимым, то к чему употребили столько излишних розысканий, вовсе не идущих к делу? Сначала вы стали приискивать слова первообразныя и производныя, которыя в корне имеют слово «кром», но для чего? Для того, чтобы из них вывести, что «кром» означает крепость? Но положим, что слово «кром», значащее крепость, вместе с крепостию, совершенно исчезли из памяти людей: каким же образом из «кромы, кромки, закрома» вы вывели бы, что коренное слово «кром» означает крепость тогда, когда бы крепости, называемой «кромом» вовсе не существовало? откуда бы вы узнали, что коренной слог «кром» означает крепость? Из этих производных? Но кто же бы согласился с вами? Всякий сказал бы:

Укажите же нам такую крепость!..

Если это так, то и коренному слову бор мы могли бы сообщить значение крепости, по тому что от сего же корня происходит и «забор», ограда, а, следовательно, как явствует из вашего определения, и крепость, так же и «забрало» шлема, и «забрала», зубцы на городских стенах. Впрочем, это последнее значение есть только мое предположение. И так труд ваш в приискании сих созвучных слов был напрасный. Все они суть условныя, или происходящия от других имен так же условных, коих значения определить нельзя без указания предмета, к коему они относятся. По тому для доказательства, что во Пскове существовала крепость с собственным именем «кром», Вы должны были утвердиться на одних памятниках.

Потом приступаете к приисканию слов производных от «кремля» и, Боже мой! какое оказывается их богатство, и при том местных, относящихся к городам и селениям, и не только у нас, но и у народов, живущих от нас к югу, как «kremliza, Kremnitz», не говорю о городах наших, тогда как для «крома» остается один только городок «Кромы», так что, кажется, Псковский «Кром» с поникшей головой должен скорее обратиться к «Кремлю» и признать его своим родителем. Но это пока в сторону. Впрочем, «кремль» ни как не может быть производным от «крома» уже и по тому, что производныя имена от имен собственных никогда не изменяют коренной гласной своего первообразнаго, на пример: от Москвы никогда нельзя произвести «Месквич» или «Мескаль», как от «Пскова» Пскевитянин. По этому и «кремль» если бы происходил от «крома», то должен был бы обратиться в «кромль», а не в «кремль».
Наконец, вы привели в пример несколько первообразных имен общих, от коих производныя изменяют коренное о в е. Но сами же и сказали, что это слова глагольнаго корня. He знаю, что вы под этим разумеете, но очевидно, чего это происходит только в следствие перемены в значении, чего с производными от имен собственных никогда не может случиться. Но и этим производным весьма безпристрастно и благоразумно вы противопоставили имена, изменяющия коренную букву только в следствие особеннаго областнаго произношения. Жаль, что на этом не остановились, а решились одним ударом разсечь Гордиев узел, для разрешения коего вы сделали столько неудачных попыток.
Обращаюсь к моему словопроизводству. Не нужно повторять того, что о сем слове сказано мною выше. Я хочу только к высказанному уже выше мною производству сего слова присовокупить несколько грамматических подробностей относительно произношения и начертания сего слова. И так, в мечтах моих, я воображаю, что некоторый именитый Греческий гость из Царяграда приехал посетить юную столицу единовернаго Князя. Князь приглашает гостя к себе, роскошно угощает его, и потом ведет его с собой прогуляться по окраине горы, возвышающейся над рекою, где спрашивает: как такое место называется по Гречески? Гость отвечает: κρημνός. Спрашивается, в каких звуках перешло это слово к слуху Князя и его окружающих? Здесь я по необходимости должен обратиться к ученому Экономиду. Его изследование «Περι της γνησίας προφοράς της Ελληνικης γλώσσης» исполнено столь великой учености и начитанности, что едва ли можно найти какое нибудь другое сочинение в сем роде, которое бы можно было поставить на ряду с сим превосходным произведением. Этот ученый, основываясь на словах Дионисия Галикарнасскаго, говорит, что у древних Еллинов гласная η не произносилась ни как чистое епсилон (ε), ни как чистое иота (ι), а как нечто среднее между ними. Впрочем, известно, что Латинцы, в выражении Греческих слов, всегда слышали в Греч. η звук своей гласной е, как преобладающий: Iesus, Demetrius. Теперь, хотя прошло уже более пяти веков со времени воображаемой мною беседы гостя с Князем, и хотя произношение слов, в продолжение многих веков, может и изменяться, однако ж нам любопытно знать, как Греки нашего времени произносят сию гласную букву. На этот вопрос тот же ученый, хотя сторонник и защитник Рейхлиновскаго произношения, отвечает нам, что и нынешние Геки не произносят сей гласной, как чистое йота (ι), а гораздо ближе в ея произношении подходят к Русскому и, причем и выставляет в пример некоторыя слова, между коими, по счастливой случайности, помещено и слово κρημνός (в переводе c греч. κρημνός — «утес, гора» — редакция сайта) Мы, в своей азбуке, имеем две чистыя или ясныя буквы, и и е, и две, соответствующия им, грубыя или тупыя, ы и оборотное э. Теперь произнесите Греческое κρημνός как Русское «крымнос», и вы увидите, как легко в таком произношении грубое ы сольется с грубым э, так что, произнесете ли «крымнос» или «крэмнос», в выговоре не найдете почти ни малейшаго различия. Если же в таком сомнительном произношении мы отдали предпочтение гласной е пред гласной и, то это еще и по тому, что грубая гласная ы подходит ближе к е, нежели к и. И так слово «кремнос» перешло и к нам в Москву, только уже не в смысле нарицательнаго, а собственнаго, имени. В этом случае необходимо было его обрусить, т. е., перелить в Русскую форму. Но все Греческия имена на ος с предшествующею согласною у нас теряют этот последний слог и заменяют его грубым окончанием на букву ъ: Άλέξανορος, Александръ. И так из нашего «кремноса» выйдет «кремн». Но слово, оканчивающееся двумя немыми буквами для нашего органа не удобь произносимо, и вот каким образом буква л вытеснила букву н и грубый звук ъ превратила в мягкий ь. Здесь очень можно предположить, что некоторые книжные люди, желая сохранить обе немыя согласныя, придумали для «Кремля» и другую форму; а как для этого потребна была, для яснаго произношения двух немых, какая ни будь следующая за ними гласная, с окончанием муж. рода. то самою нужнейшею и приличнейшею для сего представлялась гласная и. И вот каким образом произошло и другое название «Кремля», «кремник», конечно, с ударением на первом слоге^[6].

Не выйдет из ряда вероятностей и то предположение, если мы допустим и третью форму «Кремля», происшедшую из грубаго деревенскаго произношения, из коего и в избранном обществе утвердился в некоторых словах грубый звук о вместо мягкаго е, как это мы и видим в словах: озеро, олень, дрова, да и ныне у деревенских жителей слышим попел вместо пепел, могом вместо можем, и в собственных именах: Олена, Овдотья, Пологея и проч. Таким образом «крем» (из «кремн» или «кремль») в устах деревенскаго жителя мог обратиться в «кром». И эта простонародная форма «Кремля» перешла и к Псковским жителям, откуда вошла и в летописи. Если же это справедливо, то место Псковскаго «крома» должно отыскивать на какой ни будь крутой возвышенности. По видимому, и некоторым книжным людям это простонародное слово не казалось противным в начале. Два выше приведенные примера из рукописной Библии, из коих в одном это слово употреблено, по видимому, о дворце Давыда, основанном на горе Сионской, тогда как в другом, в котором так же, кажется^[7] говорится о дворце царей Персидских, находящемся в Екватане, употреблено слово «кремль», два сии места служат доказательством, что и это последнее предположение, если не более, то уже ни как не менее, заслуживает вероятия, как и предположение происхождения «кремля» от «крома».

Мне кажется, что почтенный сочинитель сделал важную ошибку, приняв имя «кром» за нарицательное, а не за собственное. Ведь и собственное имя может быть, по какому ни будь сходству, перенесено от одного места на другое. Так Московское название «Кремля» перенесено и к гористому месту Нижняго Новагорода. И там остается таким же собственным именем, как и в Москве. Так и «кром», означающий крепость во Пскове, есть имя собственное, произошло ли оно случайно, как и имена многих городов, или заимствовано от Московскаго «Кремля», оно все будет именем собственным. И так, чтобы обратить это имя в нарицательное, т. е., в имя всякой крепости вообще, нужно ли было прибегать к словам: «Крома» (ломоть хлеба), «кромка» (крайняя нитка в конце холста), «закром» (ящик для ссыпания муки)? Но эти слова, как мы уже сказали выше, как относящияся к самым первым потребностям нашей жизни, родились прежде, и уже употреблялись в деревнях прежде нежели была основана во Пскове крепость, названная «Кромом». Каким же образом первообразное слово явилось после своих производных? И вот по чему почтенный сочинитель принужден был наконец прибегнуть к какому-то метафизическому определению слова «кром», и отыскивать его значение в таких словах, которыя сами по себе имели уже определенный смысл, для утверждения коего ни в каком постороннем слове не имели никакой нужды. He уже ли «кромка» не будет иметь своего значения, если не отыщем его в «кроме», означающем крепость? Я думаю, что и «кром», если бы был имя нарицательное, означающее крепость, тоже не нуждался бы в «кромке», чтобы утвердить свое значение. А как этого сделать было нельзя, то и вышло то темное определение, которое мы привели выше т. е., что слово «кром» означает только нечто отдельное, само в себе замкнутое, особо стоящее, а не именно наружное». Присовокупим и другое сего же слова определение, которое и еще темнее. «Из положения Псковскаго «крома», говорит сочинитель, наши лексикологи заключили, что «кром» значит «внешнее городовое укрепление». Но это трудно доказать даже с помощию наречия «кроме». В основании его лежит, конечно, понятие исключения, пожалуй, сторонности, внешности, но только в таком смысле, что все, заключающееся в «крому», будет находиться вне прочаго». Что это такое? Скажем так: «В таком-то доме находятся многия вещи, но хотя оне и заключаются внутри дома, однако же оне находятся вне прочаго». Но чего же прочаго? Кто поймет, что это значит? Я, признаюсь, не понимаю, и не могу довольно надивиться, какая была нужда почтенному сочинителю в таком всеобщем определении слова «кром», из котораго можно так же вывести и хлебный магазин Ильинскаго, сочинителя «Историческаго описания города Пскова», и всякое, какое угодно, здание? Но чтобы и название «Кремля» происходило так же от «крома», хотя бы «Кремль» был и такою же крепостию, сего доказать нельзя никоим образом, по тому именно, что ни кто не может доказать, что корни «кром» и «крем» тождественны. Не спорю, что какое ни будь имя может быть и испорчено в областном его произношении. По этому, чтобы доказать, что слово «кром» есть первообразное производнаго слова «кремль», нужно наперед положительно доказать, что последнее слово есть тот же «кром», только испорченный в областном выговоре. Но сего нельзя, доказать никоим образом. Не знаем достоверно, когда слово «кром» во Пскове заменило место прежняго «детинца» (крепости); но в летописи оно упоминается уже шестьдесят лет спустя после Московскаго «кремника», или «кремля».
И так я отнюдь не намерен вступать в спор с сочинителем, и не отвергаю, что Псковский «кром» есть имя собственное, данное Псковской крепости, заимствовано ли оно от какого ни будь другого подобнаго здания, или случайно так названное, как и имена многих мест и городов неизвестнаго происхождения. Мое намерение было только доказать, что имя Московскаго «Кремля» отнюдь не заимствовано от Псковскаго «крома», который давно уже исчез с лица земли и на словах и на деле^[8], и теперь служит только предметом безплодных изследований, тогда как Московский «Кремль» существует и доселе, и сохраняет свое имя, заимствованное от языка богатейшаго, образованнейшаго и великолепнейшаго в свете. Да сохраняет же он это священное для всех Русских имя! Да существует долго, долго!… и да пребудет всегда несокрушимым щитом России и карою для врагов ея!