День рождения последнего русского Царя — великомученика Николая II

Царь Николай Александрович Романов родился 6/19 мая 1868 года в семье Цесаревича Александра Александровича и Его супруги Марии Фёдоровны это был первенец, которому никто не предвещал скорого Царствования. Ибо дед мальчика — пятидесятилетний Российский Император Александр Второй — был крепким, здоровым мужчиной, чьё Царствование могло продлиться десятилетия, а отец — будущий Император Российский Александр Третий — молодым человеком, двадцати трёх лет. В дневнике Александра Третьего сохранилась запись:

Бог послал нам сына, которого Мы назвали Николаем. Что за радость была, этого нельзя себе представить, Я бросился обнимать Мою душку-жену, которая разом повеселела и была счастлива ужасно. Я плакал, как дитя, и так было легко на душе и приятно… а потом пришёл Я. Г. Бажанов читать молитвы, и Я держал Моего маленького Николая на руках…

Рождение будущего Царя Николая Второго произошло в 14.30 в Александровском дворце Царского Села в тот день, когда Православная Церковь отмечает память святого Иова Многострадального. Этому совпадению и Сам Николай Александрович, и многие из Его окружения придавали большое значение как предвозвестие страшных испытаний^[1]. Как писал о праведном Иове святитель Иоанн Златоуст:

Подлинно, нет несчастия человеческого, которого не перенёс бы этот муж, твердейший всякого адаманта, испытавший вдруг и голод, и бедность, и болезни, и потерю детей, и лишение такого богатства; и затем, испытав коварство от жены [от ближних своих], оскорбления от друзей, нападения от рабов. Во всём оказался он тверже всякого камня, и притом до закона и благодати…

Стоит вспомнить, что по учению Церкви, святой Иов — прообраз страждущего Искупителя міра»^[2]. Ибо все его страдания были не из-за его грехов, к нему не имеют никакого отношения слова: оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его; от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают (Иов. 4,8—9).

Будущий Император Александр Третий говорил:

Мне нужны нормальные, здоровые русские дети…^[3]

Детей в семье было пятеро — Николай (самый старший), Георгий, Ксения, Михаил и Ольга. Отец приучал своих детей спать на простых солдатских койках с жёсткими подушками, утром обливаться холодной водой, на завтрак есть простую кашу. Первое, конечно безсознательное, знакомство Николая с простыми русскими людьми происходило через кормилицу-мамку. Выбирались мамки из русских крестьянских семей и по окончании своей миссии отправлялись обратно в родные деревни, но имели право приезда во дворец, во-первых, в день Ангела своего питомца, а во-вторых, к празднику Пасхи и на ёлку, в день Рождества.
Во время этих встреч подростки беседовали со своими мамками, впитывая в сознание народные обороты русской речи. Как справедливо отмечалось:

при невероятной смеси кровей в Царской семье эти мамки были, так сказать, драгоценным резервуаром русской крови, которая в виде молока вливалась в жилы Романовского Дома и без которой сидеть на русском Престоле было бы очень трудно. Все Романовы, у которых были русские мамки, говорили по-русски с налётом простонародности. Так говорил и (отец Николая) Александр Третий. Если Он не следил за собой, то в Его интонациях… было что-то от варламовской раскатистости…^[4]

С 1876 года до десяти лет воспитательницей Николая была Александра Петровна Олленгрэн (в девичестве Окошникова), дочь адмирала, георгиевского кавалера, вдова русского офицера шведского происхождения. Первой воспитательнице Николая поручалось выучить Его начальной русской грамоте, начальным молитвам, а также арифметике.
Весьма характерен диалог, который произошёл между отцом Николая и его первой воспитательницей (привожу его в кратком изложении):

— Вам дают двух мальчуганов^[5], которым рано ещё думать о Престоле, которых нужно не выпускать из рук и не давать повадки. Имейте в виду, что ни Я, ни Великая Княгиня не желаем делать из Них оранжерейных цветов. Они должны шалить в меру, играть, учиться, хорошо молиться Богу и ни о каких престолах не думать, — сказал Цесаревич Александр.
— Ваше Высочество! — воскликнула Олленгрэн. — Но у меня есть ещё маленький Владимир.
— Сколько ему? — спросил Наследник.
— Восьмой год.
— Как раз ровесник Ники. Пусть он воспитывается вместе с Моими детьми, — сказал Наследник, — и вам не разлучаться, и Моим будет веселей. Всё лишний мальчишка.
— Но у него характер, Ваше Высочество.
— Какой характер?
— Драчлив, Ваше Высочество… [Словами этого Владимира: «К семи годам из меня выработался тот тип уличного мальчишки, которых в Париже зовут «гамэн». …Моей главной заботой было — добиться звания «первого силача» на Псковской улицы [окраина Санкт-Петербурга]. Звание же это, как известно в мальчишеских кругах всего земного шара, вырабатывается в неустанных боях и подвигах, близким к воинским. И потому синяки и фонари были, к ужасу моей матери, постоянными знаками моих отличий» ^[6]. Как видим, за словом «драчлив» стоит действительно характер уличного «Сорвиголовы» питерских окраин.] — Пустяки, милая. Это — до первой сдачи. Мои тоже не ангелы небесные. Их двое. Соединенными силами Они живо приведут вашего богатыря в христианскую веру. Не из сахара сделаны. Учите хорошенько мальчуганов, поблажки не давайте, спрашивайте по всей строгости законов, не поощряйте лени в особенности. Если что, адресуйтесь прямо ко Мне, а Я знаю, что нужно делать. Повторяю, что Мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные, здоровые русские дети. Подерутся — пожалуйста. Но доносчику — первый кнут. Это самое Мое первое требование. Вы Меня поняли?
— Поняла, Ваше Императорское Высочество.

С самого детства будущий Царь Николай II воспитывал в себе глубокое религиозное чувство и неподдельное благочестие. Мальчик не тяготился длинными церковными службами, которые во дворце проходили строго и торжественно. Ребенок всей душой сопереживал мукам Спасителя и с детской непосредственностью размышлял, как бы помочь Ему. Воспитывавшийся вместе с Николаем сын А. П. Олленгрэн, например, вспоминал, как чин выноса Плащаницы на Страстную пятницу, торжественный и скорбный, поражал воображение Николая. Он на весь день становился скорбным и подавленным и просил рассказать, как злые первосвященники замучили доброго Спасителя:

Глазёнки Его наливались слезами, и Он часто говаривал, сжимая кулаки: «Эх, не было Меня тогда там, Я бы показал им!». А ночью, оставшись одни в опочивальне, мы втроём (Николай, Его брат Георгий и сын Олленгрэн Володя. — О. П.) разрабатывали планы спасения Христа. Особенно Николай II ненавидел Пилата, который мог спасти Его и не спас. Помню, я уже задремал, когда к моей постельке подошел Николай и, плача, скорбно сказал: Мне жалко Боженьку. За что они Его так больно? И до сих пор не могу забыть Его больших возбуждённых глаз… ^[7]