Алексей Широпаев под прицелом Алексея Балабанова | страх у врат средневековья

Братья Даня и Витя, нагрянувшие в Америку — это периферийные варвары, приехавшие в абсолютно чуждый им Рим, — эта фраза из статьи Алексея Широпаева «Страшные люди» (о фильме А. Балабанова «Брат-2»), обнажает автора с ног до головы, при чём совсем не так, как ему бы того хотелось. Безусловно, для Широпаева «братья» олицетворяют собой столь ненавистную ему «русскую бездну», но тогда «Рим», как очевидно из противопоставления в этой фразе, — есть сам поэт и нацдем Алексей Широпаев. Но разве Даня Балабанова борется с Римом, то есть с Империей? Являясь «посланником и предтечей победы постулата «Москва — Третий Рим», Даня ведёт совсем другую войну, другую онтологически. Даня борется против карикатуры на Рим. И в этом смысле, сам автор статьи, даже не понял, насколько верно он «угадал», признавшись, что он, известный «борец с имперцами», такой же «Рим», как и его «идеологические враги». Попытаемся раскрыть этот парадокс. Оперирую терминологией и ассоциативным рядом самой статьи, введём следующий постулат: наступающее средневековье поделило мир на две части — тех кто «в башне накануне 11 сентября» и «Даню-самолёт», судьба которого стереть «башню» с лица земли. Важно понять, что «башни две» — и брата два, и сил, какие «претендуют быть Римом» тоже две: «нацдемы» и «имперцы».
Средневековье безусловно наступает (наступило).

Алексей Широпаев с одной стороны хорошо чувствует этот самый «терпкий апокалипсический запашок, знак начала крушения прежнего миропорядка свободы и разума» — верную примету средневековья. Чувствует и откровенно боится, именно отсюда это уничижительное словечко «запашок». На самом деле фильм Балабанова хорош именно тем что в нём средневековье предчувствуется, а совсем не тем, что там какой-то намёк на «грядущего путина противника американского порядка», как пытается уверить нас Широпаев (для средневековья «Путин» и «Широпаев» башни-близнецы). Сегодня наступающий слом и разрыв борется с постмодерном, а что такое постмодерн в практическом исполнение? Это нечто абсолютно бесплодное, но жадное и очень голодное. Постмодерн хватает всё живое, всё творчески действенное, перерабатывает и окарикатуривает, после чего заставляет эту самую карикатуру служить самому себе. И, согласно принципу «малое дублирует большое», Широпаев именно это и делает с «Братом» Балабанова — окарикатуривает и ставит на службу своим мёртвым, виртуальным и не имеющим никакого отношение к действительности идеям. Но самое интересное, что ровно тоже самое (и в целом, и в отношение Балабановского «Брата») делают сегодня и антинацдемы — имперцы. Они точно так же хватают «брата Даню», окрикатуривают и выдружают на свои знамёна. Соперниками друг другу имперцы и нацдемы являются исключительно внутри той самой «башни», чью важность, как символа, хорошо чувствует поэт Широпаев:

По наружной пожарной лестнице он бодро поднимается на башню (!)-небоскрёб, твердя мантру про «тропинку и лесок, в поле каждый колосок»: «Это родина моя, всех люблю на свете я»…

Алексей Широпаев даже чувствует, что это он сам сидит в этой башни, ожидая —быть уничтоженным (ещё одним 11 сентября или пулей от Дани). Но единственное чего он не понимает, так это того, что ведёт «борьбу» совсем не с 11 сентября и не с Даней (которые являются живыми приметами средневековья), а с такими же, как и он, рабами и слугами «миропорядка свободы и разума» — «имперцами». Забавно, что и те и другие боятся «краха». Одни бояться краха «империи» которой нет, другие боятся краха своей надежды на «то что империи не будет». То что, пройдя пожар «нового средневековья», она и будет и не будет одновременно — никто из них не принимает во внимание, это им не интересно. Такой не интерес к «потом» очень понятен. Они «в башни», их идёт убивать Данила, в них вот-вот врежется самолёт, для них «не было и не будет потом». И говоря, что нацдемы, по своему нутру, и имперцы, окарикатурившие сами себя — близнецы-братья я имею ввиду их «братство» именно в этом — в животном ужасе перед «новым средневековьем». В новом средневековье «это» не «убьёт то», но  «это» убьёт и то, и это. Разумеется, «внутри башни» разница между ними очень даже присутствует, но для «Данилы» её нет никакой. Именно это выражается в том моменте, который, приводит, в доказательство своей «правды» Широваев:

Что же следует за этим «всех люблю на свете я»? Выстрел в охранника в коридоре — безо всякой рефлексии, автоматический. Это очень по-нашему: только у русского человека от всемирной любви до убийства — буквально один шаг. Затем Данила проходит в офисные чертоги, где восседает мафиози, беседуя за водкой с каким-то человеком. Даня с ходу пристреливает собеседника Американца, не задаваясь вопросом: кто он и зачем здесь? Это мог бы быть совершенно посторонний человек — ведь сфера деловых интересов Американца довольно обширна. Однако Данила его просто убивает — чтобы не мешал разборке…

Цитируя этот фрагмент фильм, Алексей Широпаев видимо рассчитывает ужаснуть своего читателя анормальной и нецивилизованной «бездной русской души»:

Русскими, вероятно, в нормальных странах скоро будут пугать детей…То есть «русские» — это чёткий маркер жизненного экстрима и антисоциальности…

Это своё наивное и смешное намерение «напугать русскими» Широпаев не только не скрывает, но даже пытается найти его в самом Балабанове:

Подозреваю, что в нём сокрыто очень непростое послание режиссёра. Художник такого уровня, как Балабанов не мог что-то сделать «просто так». Балабанов знал, что какая-то часть зрителей обязательно спросит себя: «А этого-то он зачем грохнул?». Балабанову нужен этот вопрос, который создаёт определенную оптику восприятия, позволяющую режиссёру сделать его главное и любимое дело: заглянуть в бездну. В русскую антропологическую бездну. И он в неё заглядывает…

Такая попытка найти в Балабанове если и не сторонника, то иллюстратора своих идей действительно выглядит более чем забавно. Впрочем, столь же забавно выглядят попытки окарикатурившихся имперцев, «призвать» того же Балабанова уже «в свой строй». Споря друг с другом каждый из них пытается сделать «Даню» участником «диалога», тогда как он очевидно «третья сторона» по отношению к обоим. Всё это выглядит как комикс — и нацдемы и имперцы натягивают на Даню виртуальный ватник. Разница лишь в том, что первые сажают его напротив себя, а вторые рядом. Суть одна: желание агонизирующего небытия придать себя сил за счёт проявления жизни, которое, обозначив «начало средневековья» олицетворяет фильм Балабанова. Интересно, что сам Широпаев, сам не ведая, очень точно фиксирует этот момент:

Брат Даня вообще «мочит» людей в Америке с особой лёгкостью — и явную гнусь и, как видим, совершенно посторонних. Он воспринимает Америку как некою виртуальную реальность, «игру-стрелялку», где в принципе всё дозволено. В ней нет людей, её населяют плоские двухмерные обозначения людей…

Это очень верно сказано, (хотя сам Широпаев преподносит своё прозрение под другим соусом — «цивилизационо-либеральным») — Даня именно «убивает виртуальность», заселённую «двухмерными обозначениями людей», одно измерение которых нацдемы, другое имперцы (точнее пародия на них). Широпаев вообще очень и очень чуткий — он абсолютно верно проводит параллели с башнями-близнецами, обречёнными на смерть, но он, как жилец такой башни, разумеется не способен (как и его «враги-имперцы») додумать до конца и понять, то что кажется очевидным стоит лишь взглянуть на «башни» глазами Дани — в близнецах-башнях живут близнецы «труля-ля и траля-ля» —  имперцы и нацдемы.