Аксиологический смысл центра мира в древней и средневековой картографии

С наступлением Средневековья и становлением христианства в качестве ключевого конструкта картины мира, понятия центра карты и центра мира приобретают особенно выраженную ценностную окраску. В центр мира перемещается Иерусалим, а сама карта становится не только топологическим, хронологическим, но и аксиологическим путеводителем по миру. Понимание содержательного полимпсеста средневековых mappaemundi оказывается принципиально возможным только в логике субъекта, «собирающего» все смысловые слои карты воедино через полагание центра карты как центра мира.
Различие понятий «карта», «план» и «схема» сегодня заключается, прежде всего, в способах измерения — картой называется любое изображение местности, подчиненное тому или иному объявленному масштабу, в то время как план и схема, в первую очередь, отражают принципиальное положение объектов друг относительно друга.
Тем не менее, вплоть до начала XVI столетия родового понятия «карта» не существовало ^[1]. Этим словом обозначались исключительно схематические изображения мира вообще, в то время как городские карты и портоланы (как раз масштабирующие местность) в число «карт» не входили вовсе. Доантичные и средневековые карты мира служили в куда большей мере цели отображения актуальной картины мира, нежели отвечали научным требованиям географического мироописания.
Подход к развитию истории картографии как к линейному процессу трудно счесть обоснованным. Помимо более чем значительных региональных различий, важен также еще и тот факт, что достижения античной географической науки оказались утерянными на несколько столетий, что, с одной стороны, затормозило развитие самой картографии, а с другой, сделало возможным становление целой традиции средневековой символической картографии, навсегда изменившей профиль картографических проекций мира. В этом смысле целесообразно рассматривать историю картографии не как историю развития картографических техник, а как историю изменений аксиологически наиболее значимых точек в картине мира того или иного народа той или иной эпохи.
Наиболее известной из дошедших до наших дней древних карт мира (а если точнее, карт универсума) является Вавилонская карта мира. Мир на этой карте изображен в виде круга, с отходящими от него остроконечными лучами. Существует несколько наиболее распространенных трактовок графического содержания карты. Ряд исследователей данной проблемы полагает^[2], что лучи представляют собой более и менее отдаленные от Вавилона горы, согласно же другой точке зрения^[3], это изображения «далеких земель» из Эпоса о Гильгамеше. Согласно другой достаточно распространенной позиции^[4], на карте изображены семь мифологических островов, на которых в соответствии с зодиакальным циклом живут «разделенные боги». Исследование правдивости данных предположений не входит в задачу данной публикации — так или иначе, на карте изображен мир, центральное положение в котором, само собой, занимает Вавилон, а семь лучей, вне зависимости от их конкретного назначения, функционально служат принципиально значимыми векторами существования универсума в соотношении с его центром.
Примечательно, что по своей форме Вавилонская карта оказывается крайне сходной с изображением Вселенной, обнаруженным на фреске в Тулайят аль-Гасуль, кроме того, усматривают^[5] сходство карты с изображением на Моордорфском Золотом диске и даже Трундхольмском диске.

В исследовании истории картографии принципиальным является вопрос об ориентации карт. Наверху Вавилонской карты располагается север, что характерно практически для всей древней восточной и азиатской картографии — именно египетским влиянием объясняется верхнее положение севера в античных картах мира от карты Анаксимандра до карты Птолемея.Основополагающим понятием для античной географической науки является ойкумена или обитаемый мир. С выходом человека за рамки синкретичной мифологической модели мира, окружающая вселенная моментально поделилась на мир обитаемый и необитаемый, и именно обитаемый мир впервые попытался изобразить Анаксимандр, а затем Гекатей Милетский в своих картах. Среди историков картографии не существует согласия по вопросу точной конфигурации карты Анаксимандра и ее отличий (если они были) от карты Гекатея. До нас дошли лишь многочисленные реконструкции этих изображений, основанные на существующих отрывках сочинений древних ученых. Земля в трудах обоих милетцев со всех сторон омывается океаном и является окружностью, что органично вписывается в античные представления о сфере как идеальной геометрической форме. Обитаемый мир делился на три континента — Европу, Азию и Ливию.
Деление мира именно на три части обнаруживает абсолютное большинство средневековых карт. В силу того, что впечатляющие научные достижения позднеантичной географии (среди которых — работы Птолемея и Страбона) долго оставались недоступными европейцам, наиболее уместно рассматривать в связке с древними образцами средневековую, а не позднеантичную картографию. Более того, милетская карта, вероятно, предвосхитила развитие «Т-О принципа» (Orbis terrae) построения карты, присущего огромному числу средневековых карт. Буквой «О» обозначается окружность, в форме которой предстает мир вообще, а буква «Т» схематически изображает течение мировых рек или иные явления и объекты, разделяющие мир на те самые анаксимандровы три части.
Но если во времена Анаксимандра, трудно было даже помыслить более научное графическое изображение всего мира сразу, то создатели средневековых mappamundi осознанно ставили перед собой задачи, принципиально отличные от тех, что были актуальны для античного периода развития картографической науки. Важность обрело не научно выверенное изображение обитаемого мира, а отображение мироустройства как такового.

Функции средневековой mappaemundi можно рассматривать в другой плоскости, по сравнению с портоланами или картами недвижимости того же периода. В качестве просветительского, а не географического инструмента, они основывались на мистических, символических и аллегорических образах в поразительной степени. Духовная история христианского мира, с момента его создания до Страшного Суда, с запланированной божественно последовательностью событий между ними, такими как спасение через Иисуса Христа, — вся тщательно изображалась — более или менее подробно — на mappaemundi^[6]..,

— указывает американский исследователь исторической картографии Дэвид Вудворд. Средневековая картография во многом вернулась к древнейшим образцам картографической фиксации универсума. Мир, как и в представлениях Анаксимандра-Гекатея, чаще оказывался поделенным на три части.

Принципиальным отличием средне­ вековых «Т­О карт» от карты Анаксиман­дра ­Гекатея является частое четкое обоз­начение центральной точки мира, которойстал Иерусалим в прямом соответствии с библейским

Также каждый континент обрел очевидную смысловую нагрузку, которой просто не могло быть в древнегреческой редакции: Европа, Азия и Африка являют собой места обитания потомков Иафета, Сима и Хама. При этом изображение реки (моря), разделяющего континенты оцени­вается некоторыми исследователями^[7] как тау­крест. Историки картогра­фии подразделяют эти карты по принци­пу отражения в них конкретных рек или гор, выраженности береговой линии или номенклатурной принадлежности^[8]. Подобная типология может быть полезной при изучении сакральных Общество ландшафтов того периода, однако оказывается мало полезной для анализа карти­ны мира.
Ярким примером Т-О картирования является знаменитая Псалтырная карта, сохранившаяся копия которой датируется приблизительно 1265 годом. Подобно большинству средневековых образцов, данная карта ориентирована на Восток, где располагается Эдемский сад. Псалтырная карта разворачивает изображение мира не только в топологическом, но и в хронологическом ракурсе, что в целом соответствует тенденции того времени — география мыслилась в неразрывной связи с историей^[9]. На карте сосуществует сразу несколько смысловых уровней. Нетрудно отыскать изображение Адама и Евы, Ноева ковчега на горе Арарат, пути израильтян через Красное море и другие символы ветхозаветного канона. В свою очередь, Новый завет изображается на карте как раз не через символы, а через систему топосов — Вифлеем, Галилейское море, Средиземное море, через которое Слово Божие пошло в мир, и др.
Карта содержит также изображения Античного мира — греческие полисы, Рим и Македонию. Средневековое происхождение карты подчеркивается повышенным вниманием к деталям Нормандских и особенно Британских земель, включая Вестминстер, согласно библиографическому описанию в каталоге Библиотеки Британского музея, считающийся местом происхождения карты.
Псалтырная карта не имеет прямых указаний на представления ее автора о плоскости или сферичности Земли, что справедливо и для других mappaemundi. Вопрос о форме остается полемическим для всей истории средневековой картографии, и одна из причин тому — нестрогость научного аппарата, которым пользовались картографы и землеописатели того периода. Тем не менее, справедливо опровергнуть тезис о том, что наука средневековья не признавала шарообразность Земли. Исидор Севильский (ок. 560—636) хоть и не изображал Землю как шар, несколько раз упоминает слово «глобус» и использует древнегреческий подход и терминологию при описании климатических зон, а также предпринимает попытку высчитать длину экватора^[10]. Эту же тенденцию можно проследить и во взглядах Беата Лиебанского(ок. 730 — после 798). Именно укорененность представлений об округлости Земли в средневековой картографии позволила в начале эпохи Возрождения Николаю Копернику положить начало формированию классической научной картины мира^[11].

В одном ряду с Псалтырной картой, справедливо рассматривать также сразу несколько других карт мира, выделяемых историком Л.С. Чекиным в отдельный «Эбсторфко-Херефордский тип»^[12]. На некоторых из этих карт (включая собственно Херефордскую) принцип Т-О прослеживается четко, на других (например Сен- Викторской), в виду стремления авторов к большей правдоподобности при изображении береговой линии, деление на три части изображается более условно. Однако центральной точкой, собирающей воедино все смысловые слои и одновременно маркирующей центр мира, на них также неизменно является Иерусалим. Иными словами, Иерусалим оказывается хронологической, топологической и, вместе с тем, мировоззренческой константой, фиксирующей и фокусирующей все изменения в мире.
Свое центральное положение Иерусалим сохраняет также и в картах, содержащих terra habitabilis — таких как Хайдельбергские карты Исидора Севильского или некоторые из иллюстраций к трудам Гильома Коншского. В зонированных по такому принципу картах Иерусалим располагается в центре обитаемого мира, в чем можно усматривать отголоски античного представления о географии и картографии.
Оказавшись в центре карты, Иерусалим в определенном смысле стал еще и новым центром развития картографии. Панотии на Херефордской карте Блемий с Херефордской карты Паломники особенно активно начали совершать перемещения через всю Европу, чтобы достичь Палестины и Иерусалима, что привело к появлению значительного количества географических и картографических описаний. Особенно интересными с точки зрения эстетических проекций картины мира в картографии в традиции паломничества оказываются не только и не столько собственно географические свидетельства. Путь паломника далеко не всегда пролегал оптимальным, кратчайшим и безопаснейшим маршрутом, но с необходимостью включал определенные топографические, архитектурные и природные объекты. Такое осмысленное прохождение по маршруту значительно отличается от обыкновенного путешествия, особенно в его современной форме — турист не постулирует центром мира промежуточные и конечные точки своего маршрута^[13], в то время как конечная точка — «центральный» в картине мира паломника Иерусалим — не имеет смысла без посещения, например, Галейского моря. Terra Humana или других топосов. Таким образом, в каждый момент времени пилигрим сам оказывается центральной точкой собственной ментальной карты, «создание» которой актуализирует всю полноту христианского мировосприятия через путешествие^[14].
В Средние века путешествие приобретает ценностную окраску, оно более не может служить одной только цели познания нового, гносеология и аксиология отныне становятся неразрывными в акте преодоления пути. Изменяясь, эта специфика сохраняет свое ценностное постоянство вплоть до современности, то выдвигаясь на первый план^[15], то приобретая второстепенное значение. В этой связи, средневековая карта буквально «живет» человеком, одухотворяясь его присутствием. Mappaemundi может казаться неточной или наивной только с позиций космоцентризма, в то время как центральное расположение Иерусалима оказывается в корне антропоцентричным. В этом смысле в Средние века карта сохраняет оппозицию человек–мир, характерную для древнейших карт универсума, однако их ценностная составляющая оказывается многократно приумноженной религиозным подтекстом. Средневековая карта не отмеряет для путешественника километры, а расставляет ценностные приоритеты в его путешествии, иерархиезируя пространство с опорой на Священное Писание. В этом смысле каждая mappaemundi сама собой представляет сущностное подтверждение эстетической потребности человека в создании ценностно обусловленного образа реального мира.