К поэту Николаю Клюеву, жившему в крохотной квартирке в полуподвале дома №12 по Гранатному переулку, второго февраля 1934 года нагрянуло ОГПУ. Оперуполномоченный Н. X. Шиваров прихватил с собой дворника дома К. И. Сычева — как сказано в ордере на арест: «все должностные лица и граждане обязаны оказывать сотруднику, на имя которого выписан ордер, полное содействие». Подписал ордер заместитель председателя ОГПУ Яков Агранов.
После обыска Клюева, вместе с изъятыми у него рукописями, отвезли во внутренний изолятор ОГПУ, на Лубянку. Там ему дали заполнить анкету.
Год и место рождения: 1884, Северный край. Род занятий: писатель. Профессия: писатель, поэт. Имущественное положение: нет (вписано рукой оперуполномоченного). Социальное положение: писатель. Социальное происхождение: крестьянин. Национальность и гражданство: великоросс («русский» — поправляет оперуполномоченный). Партийная принадлежность: беспартийный. Образование: грамотен («самоучка» — вписывает оперуполномоченный). Состоял ли под судом: судился как политический при царском режиме. Состав семьи: холост.
Через шесть дней, восьмого февраля, арестованному было предъявлено постановление:
Я, оперуполномоченный 4-го отделения секретно-политического отдела ОГПУ Шиваров, рассмотрев следственный материал по делу №3444 и принимая во внимание, что гражданин Клюев достаточно изобличён в том, что активно вёл антисоветскую агитацию путём распространения своих контрреволюционных литературных произведений, постановляю: Клюева привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58-10 УК РСФСР. Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей…
Арестованный «достаточно изобличён» ещё до начала следствия. Во-первых, есть указание Ягоды**, да и для кого в Москве секрет, кто такой Клюев! Сами братья-писатели заклеймили его как «отца кулацкой литературы», изгнали из своих рядов, ни одна редакция его не печатает. Кормится он, читая стихи на чужих застольях, говорят, и милостыню на церковной паперти просит… Всё так и было: и нищета, и открытая враждебность официальных кругов, и травля в печати. И предрешённость дальнейших событий. Цепочка злого навета дошла до самого верха: по свидетельству тогдашнего ответственного редактора «Известий» И. Гронского, арест санкционировал сам Сталин. Словом, дело Клюева было для оперуполномоченного очевидным, и он провернул его быстро — всего за месяц. Пятнадцатого февраля состоялся решающий допрос. В протоколе содержатся важные данные, касающиеся родословной поэта:
Уроженец Новгородской губернии, Кирилловского уезда, Введенской волости, деревни Мокеево… В 1906 году был приговорён к шестимесячному тюремному заключению за принадлежность к «Крестьянскому союзу», в 1924 году в г. Вытегре арестовывался, но был освобождён (без предъявления обвинения). Семейное положение: брат Пётр Клюев, 53 года, рабочий, живет в Ленинграде; сестра Клавдия Расщеперина, 55 лет, живёт в Ленинграде. Имущественное положение: жил всегда личным трудом. Образовательный ценз: двухклассное уездное училище. Служба: у белых: не служил
Протокол допроса содержит отрывки из неизвестных до сих пор стихов поэта. Надо только иметь в виду, что, хотя внизу каждой страницы есть подпись Клюева: «Записано с моих слов верно и мною прочитано», всё же составил протокол, направляя его по-своему, оперуполномоченный.
Вопрос:
Каковы ваши взгляды на советскую действительность и ваше отношение к политике Коммунистической партии и Советской власти?
Ответ:
Мои взгляды на советскую действительность и моё отношение к политике Коммунистической партии и Советской власти определяются моими реакционными религиозно-философскими воззрениями. Происходя из старинного старообрядческого рода, идущего по линии матери от протопопа Аввакума, я воспитан на древнерусской культуре Корсуня, Киева и Новгорода и впитал в себя любовь к древней, допетровской Руси, певцом которой я являюсь. Осуществляемое при диктатуре пролетариата строительство социализма в СССР окончательно разрушило мою мечту о Древней Руси. Отсюда моё враждебное отношение к политике компартии и Советской власти, направленной к социалистическому переустройству страны. Практические мероприятия, осуществляющие эту политику, я рассматриваю как насилие государства над народом, истекающим кровью и огненной болью…
Вопрос:
Какое выражение находят ваши взгляды в вашей литературной деятельности?
Ответ:
Мои взгляды нашли исчерпывающее выражение в моём творчестве. Конкретизировать этот ответ могу следующими разъяснениями. Мой взгляд, что Октябрьская революция повергла страну в пучину страданий и бедствий и сделала её самой несчастной в мире, я выразил в стихотворении «Если демоны чумы, проказы и холеры…», в котором я говорю:
Год восемнадцатый на родину-невесту, На брачный горностай, сидонский опалы Низринул ливень язв и сукровиц обвалы, Чтоб дьявол-лесоруб повыщербил топор О дебри из костей и о могильный бор, Несчитанный, никем не проходимый…
А дальше:
Чернигов с Курском Бык из стали Вас забодал в чуму и оспу, И не сиренью — кисти в роспуск, — А лунным черепом в окно Глядится ночь давным-давно.
И там же:
Вы умерли; святые грады, Без фимиама и лампады До нестареющих пролетий. Плачь, русcкая земля, на свете Несчастней нет твоих сынов. И адамантовый засов У врат лечебницы небесной Для них задвинут в срок безвестный…
Я считаю, что политика индустриализации разрушает основу и красоту русской народной жизни, причём это разрушение сопровождается страданиями и гибелью миллионов русских людей. Это я выразил в своей «Песне Гамаюна», в которой говорю:
И в светлой Саровской пустыне Скрипят подземные рули!
И дальше:
Нам вести душу обожгли, Что больше нет родной земли, Что зыбь Арала в мёртвой тине, Замолк Грицько на Украине, И Север — лебедь ледяной — Истёк бездомною волной, Оповещая корабли, Что больше нет родной земли.
Более отчётливо и конкретно я выразил эту мысль в стихотворении о Беломорско-Балтийском канале, в котором я говорю:
То Беломорский смерть-канал, Его Акимушка копал, С Ветлуги Пров да тётка Фёкла. Великороссия промокла Под красным ливнем до костей И слёзы скрыла от людей, От глаз чужих в глухие топи… А дальше: Россия! Лучше б в курной саже . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Чем крови шлюз и вошьи гати От Арарата до Поморья.
Окончательно рушит основы и красоту той русской народной жизни, певцом которой я был, проводимая Коммунистической партией коллективизация. Я воспринимаю коллективизацию с мистическим ужасом, как бесовское наваждение. Такое восприятие выражено в стихотворении, в котором я говорю:
Скрипит иудина осина И плещет вороном зобатым, Доволен лакомством богатым, О ржавый череп чистя нос, Он трубит в темь: колхоз, колхоз! И подвязав воловий хвост, На верезг мерзостной свирели Повылез чёрт из адской щели, — Он весь мозоль, парха и гной, В багровом саване, змеёй По смрадным бёдрам опоясан…
Мой взгляд на коллективизацию, как на процесс, разрушающий русскую деревню и гибельный для русского народа, я выразил в своей поэме «Погорельщина», в которой картины людоедства я заканчиваю следующими стихами:
Так погибал Великий Сиг, Заставкою из древних книг, Где Стратилатом на коне, Душа России, вся в огне, Летит по граду, чьи врата Под знаком чаши и креста.
Вопрос:
Кому вы читали и кому давали на прочтение цитируемые здесь ваши произведения?
Ответ:
Поэму «Погорельщина» я читал главным образом литераторам, артистам, художникам. Обычно это бывало на квартирах моих знакомых, в кругу приглашённых ими гостей. Так, читал я «Погорельщину» у Софьи Андреевны Толстой, у писателя Сергея Клычкова, у писателя Всеволода Иванова, у писательницы Елены Тагер, группе писателей, отдыхавших в Сочи, у художника Нестерова и в некоторых других местах, которые сейчас вспомнить не могу. Остальные процитированные здесь стихи незаконченные. В процессе работы над ними я зачитывал отдельные места — в том числе и стихи о Беломорском канале — проживающему со мной в одной комнате поэту Пулину. Некоторые незаконченные мои стихи взял у меня в моё отсутствие поэт Павел Васильев. Полагаю, что «Песня Гамаюна» была в их числе…
Ещё через пять дней, двадцатого февраля, обвинительное заключение было готово. Клюев обвинялся в преступлениях, предусмотренных статьёй 58-10, «в составлении и распространении контрреволюционных литературных произведений. В предъявленном ему обвинении сознался…» Полагая, что приведённые Клюевым показания подтверждают его вину, Шиваров постановил: «Считать следствие по делу законченным и передать его на рассмотрение Особого Совещания при Коллегии ОГПУ». «Согласен», — наложил резолюцию помощник начальника СПО ОГПУ Горб. «Утверждаю», — начальник СПО ОГПУ Г. Молчанов. На заседании Коллегии ОГПУ пятого марта Клюев шёл по счёту восемнадцатым: «Постановили: …заключить в иcправтрудлагерь сроком на 5 лет с заменой высылкой в г. Колпашев (Западная Сибирь) на тот же срок. Дело сдать в архив». Но Особому Совещанию пришлось заниматься Клюевым ещё раз, когда вскоре, видимо, благодаря ходатайствам С. А. Клычкова, А. М. Горького и Н. А. Обуховой, удалось добиться смягчения его участи: семнадцатого ноября 1934 года: «Постановили: Клюеву… разрешить отбывать оставшийся срок наказания в г. Томске». Уже из ссылки Клюев пишет ближайшему другу Сергею Клычкову:
Я сгорел на своей «Погорельщине», как некогда сгорел мой прадед протопоп Аввакум на костре пустозерском. Кровь моя волей или неволей связует две эпохи: озарённую смолистыми кострами и запалами самосожжений эпоху царя Фёдора Алексеевича и нашу, такую юную и потому многого не знающую. Я сослан в Нарым, в посёлок Колпашев на верную и мучительную смерть… Четыре месяца тюрьмы и этапов, только по отрывному календарю скоро проходящих и лёгких, обглодали меня до костей… Вспомни обо мне в этот час — о несчастном, бездомном старике поэте… Небо в лохмотьях, косые, налетающие с тысячевёрстных болот дожди, немолчный ветер — это зовётся здесь летом, затем свирепая пятидесятиградусная зима, а я голый, даже без шапки, в чужих штанах, потому что всё моё выкрали в общей камере шалманы. Подумай, родной, как помочь моей музе, которой зверски выколоты провидящие очи?! Куда идти? Что делать?.. Бормочу с тобой, как со своим сердцем. Больше некому… Прощайте, простите! Ближние и дальние. Мёрзлый нарымский торфяник, куда стащат безгробное тело моё, должен умирить и врагов моих, ибо живому человеческому существу большей боли и поругания нельзя ни убавить, ни прибавить. Прости! Целую тебя горячо в сердце твоё…
Один из лучших поэтов России брошен в далёкую ссылку — в нищету, бездомность, одиночество, унижение — помирать. А в это время в Москве с большой помпой проходит Первый съезд советских писателей. И мало кто из делегатов вспоминает о Клюеве, все они на этом торжестве приветствуют светлое настоящее и ещё более светлое будущее, в котором многие из них скоро пойдут вслед за Клюевым, той же скорбной дорогой на эшафот. Дальнейшая судьба Николая Клюева долгое время была окутана легендами и домыслами, и лишь недавно стали известны её подробности. К следственному делу Клюева как улика, как вещественное доказательство преступления, приложены стихи. Оформлены они так: «Разруха». Цикл неопубликованных стихов. (Приложение к протоколу допроса от пятнадцатого февраля 1934 года.)
В 1936 году, в Томске, Клюева вновь арестовали по делу о «Союзе спасения России». На какое-то время его освободили из-под стражи только из-за болезни, «паралича левой половины тела и старческого слабоумия», но ненадолго. На совещании руководящих работников Западно-Сибирского края тогдашний начальник Управления НКВД С. Н. Миронов, говоря об уже спланированных и разрабатываемых чекистами процессах, совершенно определённо потребовал:
Клюева надо тащить по линии монархически-фашистского типа, а не правых троцкистов, выйти через эту контрреволюционную организацию на организацию союзного типа…
В своей книге «Последние дни Николая Клюева» Л. Ф. Пичурин писал:
Совещание руководящих работников проходило 25 марта 1937 года. А уже в мае Клюева вновь взяли под стражу. Разумеется, допросы «подельников» очень скоро дали полное подтверждение всем домыслам следователей. Например, арестованный Голов показал: «Идейными вдохновителями и руководителями организации являются поэт Клюев и бывшая княгиня Волконская… Клюев — человек набожный, за царя. Сейчас пишет стихи и большую поэму о зверствах и тирании большевиков. Имеет обширнейшие связи и много единомышленников…» Через несколько дней тот же Голов добавил к сказанному: «Клюев и Волконская являются большими авторитетами среди монархических элементов в России и даже за границей… В лице Клюева мы приобрели большого идейного и авторитетного руководителя, который в нужный момент поднимет знамя активной борьбы против тирании большевиков в России. Клюев очень интересуется, кто из научных работников томских вузов имеет связь с заграницей…» И даже такое: «Клюев отбывает ссылку в Томске за продажу своих сочинений, направленных против советской власти, одному из капиталистических государств. Сочинения Клюева были напечатаны за границей и ему прислали за них 10 тысяч рублей…» В итоге скорое следствие действительно пришло к выводу, что «Клюев Николай Алексеевич является руководителем и идейным вдохновителем существующей в г. Томске контрреволюционной, монархической организации «Союз спасения России», в которой принимал деятельное участие, группируя вокруг себя контрреволюционно настроенный элемент, репрессированный Соввластью…
В октябре заседание тройки Управления НКВД Новосибирской области постановило:
Клюева Николая Алексеевича расстрелять. Лично принадлежащее ему имущество конфисковать…
КЛЮЕВ, Николай Алексеевич (22.10.1884, деревня Коштуги, Олонецкая губерния — между 21-23.10.1937, Томск) — русский поэт. Родился в крестьянской семье, тесно связанной со старообрядческими традициями, что оказало большое влияние на характер и творчество будущего поэта. От своей матери Прасковьи Дмитриевны унаследовал любовь к народному творчеству — к песням, духовным стихам, сказам, преданиям. Она же научила его грамоте. Учился в церковно-приходской школе в городе Вытегра (ныне в Вологодской области), затем в городском училище и в фельдшерской школе в Петрозаводске (ныне столица Карелии). В начале XX века с земляками, сбывавшими в столицу рыбу и меха, уехал на заработки в Петербург. Одновременно Клюев начал писать стихи в традициях «новокрестьянской поэзии»: муза поэта жалуется на страдания землепашца и шлёт проклятия его поработителям (опубликованы в коллективном сборнике «Новые поэты», 1904). С 1905 года, под впечатлением революционных событий, Клюев включился в активную политическую деятельность, распространял прокламации Всероссийского крестьянского союза в Москве и Олонецкой губернии. Клюев пишет на стыке двух стихотворных культур — устного народного творчества и авангардной поэзии. Он много странствовал по Русскому Северу, посещал монастыри, запоминал, записывал и по своему пересказывал народные сказки, песни, легенды, предания. Революцию сначала принимает, видя в ней «истинное русское», но вскоре понимает свою трагическую ошибку. С середины двадцатых годов положение поэта стремительно ухудшается. Он живёт попеременно в Выборге и Ленинграде, стараясь наладить контакты с местной и центральной властью. В 1934 году Клюев был арестован и сослан в Сибирь на пять лет. Расстрелян между двадцать третьим и двадцать пятым октября 1937 года в Томске. Реабилитирован посмертно в 1988 году
Примечание
- * Материал составлен редакцией сайта «АртПолитИнфо» из фрагмента статьи Виталия Шенталинского «Гамаюн — птица вещая» и из отрывка книги профессора Л.Ф. Пичурина, «Последние дни Николая Клюева» (Томск, 1995)
- ** По некоторым данным известно, что поэт Павел Васильев пожаловался на Клюева своему свояку, главному редактору «Известий» Гронскому, и тот в тот же день позвонил наркому внутренних дел Генриху Ягоде с категорическим требованием в двадцать четыре часа убрать «юродивого» из Москвы: «Он (Ягода) спросил «Арестовать?» — «Нет, просто выслать». Второго февраля 1934 года Клюев был арестован.
- О творчестве поэта Н. Клюева вы можете больше узнать на нашем сайте — «Глаголь, прорасти васильками», «Сладкоголосые птицы Русского Царства | Сирин и Алконост